За спиной озверелого азиата, согласно нацистской картине советских нравов, высился хитрый и жестокий еврейский комиссар. Любопытно, что сами немцы безоглядно верили в этот миф и стремились с его помощью «разложить красноармейскую массу». Однако образ «жида-политрука, чья морда просит кирпича» от реальности отличался радикально и производил на советских солдат скорее отталкивающее впечатление. Так, политрук-панфиловец Василий Георгиевич Клочков во время боёв за Москву открыто зачитал перед бойцами текст вражеской листовки с призывом «убить комиссара», то есть его самого. Агитка была встречена смехом и предложением – в духе грубого солдатского юмора – использовать её «по назначению»
[223].
Между тем внутри рейха верили в карикатурного еврейского комиссара, который безжалостно гонит в бой «пушечное мясо». В рамках разработки еврейской линии министерство Геббельса вообще дотошно выискивало более-менее влиятельных советских граждан еврейской национальности и выставляло их зловещими кукловодами, которые порою действуют из-за спин безвольных русских. Так, в рекомендациях газетам предписывалось обязательно указать читателям, что жена Вячеслава Молотова – еврейка
[224]. Самому же вождю приписывали роман с Розой Каганович – никогда не существовавшей сестрой наркома путей сообщения Лазаря Моисеевича Кагановича, который в нацистской литературе часто представал настоящим хозяином Кремля. Клан Кагановичей якобы цинично манипулировал безвольным Сталиным: при этом спецслужбы Германии считали демоническую Розу реальным лицом и расспрашивали о ней пленного Якова Джугашвили
[225]. Другое пугало нацистские специалисты лепили из писателя Ильи Эренбурга, удостоившегося от Геббельса презрительного титула «домашний еврей Сталина»
[226]. На оккупированных территориях евреям иногда противопоставляли популярных советских русских; говорилось, что Молотов и Ворошилов уже 10 лет работают с немцами против жидобольшевиков.
Посетителям выставки «Советский рай» внушали: «Один взгляд на статистику евреизации высших государственных ведомств Советского Союза всё объясняет. Едва ли не все министерства, называющиеся согласно большевистской терминологии “народные комиссариаты”, управляются почти исключительно евреями»
[227]. Так пропагандисты рейха шли на прямой подлог: на самом деле среди советских наркомов в 1941 году было всего два еврея (упомянутый Каганович и глава наркомата боеприпасов Борис Львович Ванников). Ещё четверо государственных деятелей еврейской национальности занимали посты заместителей наркомов: это замы Молотова в наркомате иностранных дел – Максим Максимович Литвинов и Соломон Абрамович Лозовский, зам. наркома обороны Лев Захарович Мехлис и зам. наркома чёрной металлургии Давид Яковлевич Райзер.
Характерно, что нацистская пропаганда стремилась максимально демонизировать не только политическую систему и вооружённые силы противника, но и гражданское население. В этом смысле красноречивы указания, которые ведомство Геббельса раздавало германским СМИ относительно того, как следует показывать обычных советских людей. Так, например, в сентябре 1941 года министерство пропаганды поставило на вид политической фотоцензуре следующее: «Берлинская газета (DAZ) опубликовала фотографию “наши полевые кухни кормят гражданское население горячей едой”. Это крайне неловкий ход, так как наша газетная политика стремится представить большевиков преступниками и унтерменшами. Таких людей не кормят горячей едой. Кроме того, на фотографии изображены очень милые пареньки, которых вполне можно представить в форме “пимпфов”»
[228]. Из этого отрывка понятно, что под большевиками нацисты понимали и самых простых жителей СССР, а не только членов ВКП(б). Откровенно по этому поводу высказался в своих мемуарах Леон Дегрелль: «В 1941 году немцы считали всех русских большевиками»
[229]. Умолчал он лишь о том, что переменить отношение к местному населению немцев заставили поражения под Москвой и Сталинградом, но было уже поздно. Впрочем, вернёмся к пропаганде. Другое замечание в том же русле было сделано по поводу фото «милой девушки из Харькова». Цензоры отмечали, что «такую можно было бы встретить и в Вене, Мюнхене или Берлине», и внушали подопечным: «Будет неправильным фальсифицировать представление о России, создавшееся у немецкого народа и подтверждённое немецкими солдатами, с помощью таких ненатуральных фотографий, ни в коем случае не отражающих того, как на самом деле выглядят горожане»
[230].
Наиболее же распространённым в немецкой пропаганде образом гражданского русского стал так называемый «рабочий робот», тупое бескультурное эксплуатируемое существо. Оно обладало самыми примитивными инстинктами, было грубым и нечистоплотным. Пожилая немка Мария Маут уже в наше время рассказала журналисту BBC Лоуренсу Рису, что в 1941 году она была уверена в расовом превосходстве немцев над русскими. «Русская история всегда была варварской, и мы тогда тоже решили, что ведь и правда – есть в этих людях что-то от дикарей, это ведь сразу видно! Все тогда говорили: “Господи, посмотрите на них! Лучше смерть, чем такая жизнь!” Да-да, именно так мы и говорили, слово в слово. В нашем представлении образ русских и так оставлял желать лучшего, а тут добавилась ещё одна черта этого народа – трусость, потому что наши войска так быстро обратили их в бегство». По словам Риса, «пропагандистские ролики лишь укрепляли веру собеседницы в то, что русские – “недоразвитые уроды”». Иногда в них показывали людей, больше походивших на обезьян, – носатых, лысых, немытых, одетых в какие-то лохмотья. «Именно такой образ формировали в нашем сознании. Видя это, мы действительно говорили себе – почему бы и нет? Как же можно так жить?»
[231]
Другая черта советского русского в нацистском изображении – полное бескультурье. Пропагандистское издание «Письма с фронта», в котором содержались фальшивые послания немецких солдат, устами мнимого лейтенанта Отто Диссенрота сообщало: «Они учились в советских школах. Это объясняет, почему они не видят никакого смысла в культуре, не знают никакой в ней потребности. Их дома пусты и холодны, намного беднее, чем в Польше. Никаких картин, никаких цветов, чтобы прикрыть пустоту»
[232]. Мемуаристка Вера Фролова, угнанная на принудительные работы в рейх, описала недоверчивую реакцию подростков из гитлерюгенда на рассказ остарбайтеров о школах в СССР: «Это всё пропаганда! В России только комиссары и дети комиссаров хорошо живут. Остальные обитают в трущобах, спят все вместе под одним одеялом, жрут что попало… И то, что в ваших школах ученики помимо обязательной программы могут по желанию бесплатно обучаться техническим профессиям и даже, как артисты, выступать на сцене, – тоже неправда. Все русские – безграмотные дикари». Неудивительно, что эта тирада показалась школьникам из Стрельны неадекватной. «Дурак ты, ту, май-то, да ещё и набитый, – сказал Миша, выслушав мой перевод и повертев пальцем около виска. – Да я сам, к твоему сведению, занимался в фотокружке и в автолюбительском тоже. Захотел бы – после окончания школы пошёл бы работать шофером. В наших школах – он кивнул мне: переведи ему – в наших школах не только наукам обучают, но обязательно ещё какому-то иностранному языку. Откуда, например, вот она – он показал на меня – знает немецкий? В школе её научили – вот откуда!»
[233]
