Рейхсфюрер Гиммлер шесть раз лично вносил исправления в текст брошюры, поэтому неудивительно, что приведённый абзац почти совпадает с его сентенцией, высказанной в кругу высших руководителей СС: «Когда вы, друзья мои, сражаетесь на Востоке, вы продолжаете ту же борьбу против того же недочеловечества, против тех же низших рас, которые когда-то выступали под именем гуннов, позднее – 1000 лет назад во времена королей Генриха и Оттона I, – под именем венгров, а впоследствии под именем татар; затем они явились снова под именем Чингисхана и монголов. Сегодня они называются русскими под политическим знаменем большевизма». Однако в массовом издании «Унтерменш», целью которого было расчеловечивание противника, слово «русские» упоминать не стали. Здесь отряды недочеловеков составляют «мулаты и финно-азиатские варвары, цыганские отбросы и чернокожие дикари – всё это основа обитателей современного подмира недочеловеков, во главе которых стоит неизменный облик вечного жида»
[241]. Очевидно, что перечисленные образы не стоит воспринимать буквально – мол, нацисты в своей ненависти ограничивались только означенными народами. Перед нами карикатурное пропагандистское изображение всей Красной армии и шире – всего советского общества, всего советского народа. Именно таким – ужасным, диким, враждебным, бесконечно чужим – должен был казаться рядовым европейцам враг на Востоке. Иллюстративный материал с образами оборванных киргизов, татар, цыган и, конечно, евреев призван был произвести максимально устрашающее впечатление на молодых эсэсовцев и особенно на жителей рейха. Немцев настраивали против отвратительных карикатур, но убивали они реальных людей всех национальностей СССР.
Впрочем, слово «русские» в брошюре всё же встречается. Читателю показывают «русских рабочих», которые в соответствии со сложившейся нацистской традицией выглядят как отвратительные зомби. А вот никаких «арийских русских» из числа эмигрантов, которых можно было бы представить европейскими борцами против большевиков, мы здесь не найдём, и это понятно: «запылённые великорусские планы» были авторам текста совершенно неинтересны.
Таким образом, неудивительно, что брошюра, несмотря на все иносказания, читалась как гимн ненависти к народам, населявшим СССР. Именно так её понял, например, генерал А.А. Власов, ознакомившийся с «Недочеловеком» в германском плену. Текст подчинённых Гиммлера шокировал, уязвил и напугал главу РОА. Бывший советский полководец осознал, что гитлеровцы так медлят с его признанием в качестве союзника вовсе не по причине сбоя бюрократической машины. Просто он не достоин этого как представитель низшей расы, и такие мысли, как мы увидим далее, жестоко терзали Андрея Андреевича. По словам гауптштурмфюрера Фрёлиха, приставленного к Власову, генерал очень страдал от немецких лозунгов про унтерменшей
[242].
Начальству Фрёлих сообщал о таких высказываниях своего подопечного:
«Вы, немцы, смешные всё же, вы не хотите работать с приличными людьми. Вы хотите работать только с наёмниками, которым вы платите, да и платите-то вы очень скупо. Вы хотите купить человека за пять пфеннигов. За эти пять пфеннигов мы должны стоять по стойке смирно, отвечая “Так точно!” и “Есть!”… В Китае не просто исполняли все мои желания, Чан Кайши использовал любую возможность, чтобы каким-либо образом выразить своё внимание, дружбу и уважение ко мне. К примеру, я впервые поехал в отпуск в Россию до того, как мне должны были выплатить моё первое жалованье. Ч. предоставил мне (без моей просьбы, по собственной инициативе) аванс в 2000 долларов. Кроме того, он мне передал подарок на сумму в 3000 долларов… В Виннице, где я оказался после моего пленения, я должен был сам стирать своё белье. Полотенца у меня тоже не было. Чтобы вытереться, я использовал половую тряпку. Разумеется, я был пленным, но всё же – пленным генералом. Но для немцев я был унтерменш, для которого и половая тряпка вполне сгодится»
[243].
«Я пришёл к вам, немцам, чтобы воевать. Это моя профессия, я занимаюсь этим больше 25 лет. Я полагаю, что я всё же вполне умелый и опытный генерал и военачальник. Я также был заместителем наркома обороны. Моим приказам подчинялись три фронта. А здесь, в Германии, я не нужен. Моё прошение отклонили. Со мной даже не поговорили. Мне удалось завоевать симпатии лишь одного человека, с которым я много общаюсь и которому я высказываю своё мнение. Но он всего лишь капитан. А господа выше званием, похоже, мною не интересуются. Ах, ну да, я же унтерменш»
[244].
«Под моим именем велась и всё ещё ведётся мощная пропаганда. Я помог вам создать воинские соединения. Я и сегодня делаю всё для того, чтобы эти соединения не развалились. И что, мои действия заслужили признание? Да ничуть! Со мной снова и снова обращаются как с унтерменшем. К примеру, у меня, якобы командующего так называемой Русской освободительной армией (см. немецкую пропаганду, газеты), всего один комплект белья. Подштанники, которые я ношу, я завязываю спереди узлом, так как они изорвались в клочья»
[245].
Андрей Андреевич всё понимал правильно. Во всяком случае Гиммлер, под контролем которого находился пленный генерал, именно так Власова и воспринимал. Попытки номинального лидера Русской освободительной армии обратить на себя внимание выводили рейхсфюрера из себя. И это было не только личное, но и расистское раздражение – от того, что какой-то русский «забылся» и смеет советовать «расе господ».
Так, 6 октября 1943 года в публичной речи в Познани шеф СС грубо обозвал Власова «русской свиньёй» и наказал подчинённым не позорить достоинство «нордической расы», слушая доводы «недочеловека»:
«И тут идут мысли господина Власова: Германия ещё никогда не побеждала Россию. Россия может быть побеждена лишь русскими. Эта русская свинья, генерал Власов, предлагает нам свои услуги. И этому человеку некоторые наши старцы хотят вручить миллионную армию. Этому типу, на которого нельзя положиться, они хотят дать оружие и снаряжение, чтобы он выступил против России, а может, в один прекрасный день, что весьма вероятно, и против нас.
Сила наших немецких солдат и всего немецкого народа в вере, в сердце и в убеждении, что мы как раса и как народность ценнее других. Это, господа, фундамент, предпосылка нашего исторического существования. Народ, расположенный в центре Европы, окружённый со всех сторон врагами, переживший Тридцатилетнюю войну, после которой осталось три с половиной – четыре миллиона человек, и который поднялся до исторических масштабов Великой Германии и будущего германского рейха, такой народ существует лишь благодаря своим качествам, своей расовой ценности. В момент, когда мы начинаем сомневаться в своей вере, в этой расовой ценности, Германия, германец терпят поражение. Потому что других больше, чем нас. Но мы ценнее, чем они. Наша задача в следующих поколениях, в следующие столетия, как когда-то в седой древности, добиться того, чтобы нордический человек снова стал над целыми материками, чтобы он правил миром. В момент, когда мы начинаем подкапывать и взрывать этот фундамент, говоря по собственной инициативе, что мы не можем победить русских и что лишь русский может победить русского, в этот момент мы начинаем убивать себя сами»
[246].
