Однако в сентябре 1944 года, когда положение на фронтах стало для Германии совсем угрожающим, Гиммлер переломил себя и согласился на встречу с тем, кого ещё год назад клеймил «русской свиньёй» и «подмастерьем мясника». Внешне их разговор прошёл в учтивой уважительной манере. На вопрос Власова про памфлет «Унтерменш», рейхсфюрер ответил: «Брошюра, о которой вы мне напомнили, относилась исключительно к “большевистскому человеку”, продукту системы, к тому, кто угрожает тем же Германии, что он сделал на вашей родине. В каждом народе есть “унтерменши”. Разница лежит в том, что в России “унтерменши” держат власть в своих руках, в то время как в Германии я посадил их под замок и засовы. Вашей первой задачей является провести ту же акцию и у вас в отечестве»
[247].
Д. Жуков и И. Ковтун полагают, что Власова объяснение удовлетворило. Это странно, так как брошюра ясно говорила не только про большевиков, но и про «неразвитые народы», которые не имеют права владеть «европейской Калифорнией», а этого сюжета рейхсфюрер касаться не стал. Но действительно, по словам власовского куратора и друга Вильфрида Штрик-Штрикфельдта, генерал вышел от рейхсфюрера воодушевлённым: «Ни слова о сверхлюдях, ни звука о евреях… Да, Гиммлер как бы извинился передо мной, что его довольно долго вводили в заблуждение “теорией об унтерменшах”»
[248]. Если это верно, стало быть, Андрей Андреевич продемонстрировал поразительную наивность, не распознав вынужденное притворство собеседника. Разумеется, Гиммлера никто не вводил в заблуждение – он сам энергично вдалбливал «теорию об унтерменшах» в головы подчинённых и совершенно не собирался отказываться от расистских воззрений, что тут же и доказал. Когда Власов ушёл, шеф СС сказал о нём своему помощнику Гюнтеру Д’Алькэну: «Может быть, мы и правда достигнем большего, если используем его не только в пропаганде. Но он славянин, он остаётся славянином»
[249].
Между тем негативная реакция Власова на брошюру не была единичной. Гораздо важнее, что сигналы о подобном поступили с оккупированной территории. Уже в августе 1942 года Гиммлер получил следующее сообщение от бригаденфюрера Отто Олендорфа: «В настоящее время в рейхскомиссариате Остланд активно рекламируется изданная главным управлением СС брошюра “Унтерменш”. Во время инспекторской поездки представителей министерства пропаганды, восточного министерства и ОКВ, в которой также принимали участие представители РСХА, выяснилось, что эта иллюстрированная брошюра оказывает пропагандистски невыгодное влияние на население рейхскомиссариата Остланд, так как в ней жители восточных территорий обобщённо представлены недочеловеками и расово неполноценными. Так как военная промышленность нуждается в большей части местных жителей как в послушной рабочей силе, подчёркивание их, так сказать, “недочеловечности” представляется нецелесообразным»
[250]. В результате ведомственных перепалок (и несмотря на недовольство Гиммлера) брошюра в скором времени была изъята из оборота.
Было ли заметным влияние господско-расистских установок на вермахт? В целом на этот вопрос можно ответить положительно: в основной массе армия согласилась с тем, что она ведёт колониальную войну за землю с населением менее ценным, чем немецкое. Историки Зенке Найцель и Гарольд Вельцер, которые анализировали данные британской прослушки немецких военнопленных, отмечают, что части биологической картины мира национал-социализма встречались в вермахте повсеместно. Примерами цитат такого рода могут служить фразы «Я не могу рассматривать русских как людей» или «Поляки, русские – что за сраное говно?»
[251]. Характерно замечание одного немца, пронизанное сожалением о войне с британцами:
«Одно ясно: совершенно всё равно, кто будет разбит – немцы ли, англичане ли. Европа погибнет, потому что обе эти расы – носители культуры и цивилизации. Печально, что такие выдающиеся расы должны бороться друг с другом, а не вместе воевать против славянства»
[252].
В начале декабря 1940 года начальник штаба сухопутных войск Франц Гальдер, конспектируя тезисы совещания у фюрера, сделал в своём дневнике красноречивую запись: «Русский человек – неполноценен»
[253]. Скорее всего, эта фраза принадлежала Гитлеру, но примечательно, что Гальдер привёл её без всяких сомнений и вообще без комментариев. Судя по всему, в этом вопросе глава рейха и сухой военный профессионал, который в конце войны примкнёт к заговору Штауффенберга и окажется за это в Дахау, были единодушны.
Подобный взгляд на русских был распространён в верхушке вермахта. Секретарь Гитлера Генри Пикер 19 мая 1942 года оставил любопытную запись о встрече фюрера с начальником штаба ОКВ: «Шеф завёл разговор о том, что одна из дивизий Советов особенно храбро сражалась на Керченском полуострове, дралась насмерть. Очевидно, это была так называемая дивизия идейных бойцов. Можно лишь порадоваться тому, что таких дивизий не слишком много, а это означает: Сталину не удалось привить коммунистическое мировоззрение всей Красной Армии. Маршал Кейтель заявил, что большинство русских и сейчас для этого слишком тупы»
[254].
Кейтель был знаменит умением соглашаться с обожаемым фюрером, за что в армии его презрительно называли «Лакейтель». Но вот мнение другого генерала, весьма прохладно относившегося к Гитлеру, Гюнтера Блюментрита – в 1941 году этот военный консерватор, в полном согласии с командующим ОКВ, заявил: «История войн России показывает, что русский солдат чувствует и думает, как полуобразованный азиат»
[255].
В столь презрительных оценках не отставал и личный состав, тем более что с ним проводилась соответствующая работа. Руди Машке, рядовой 6-го пехотного полка 30-й пехотной дивизии, вспоминал: «Мой капитан Финзельберг за два дня до ввода нашей роты в бой прочитал доклад о Красной Армии… Потом он заявил, что пленных приказано не брать, поскольку они являются лишними ртами и вообще представителями расы, искоренение которой служит делу прогресса»
[256].
