И именно в один из таких нырков Миша отыскал темный провал между валунами, который выглядел значительно глубже прочих и казался норой или узкой пещерой, идущей вглубь островка. Возможно, что нора на самом деле не вела слишком далеко, заканчивалась в паре-тройке ярдов тупиком, но на вид она показалась глубокой, и Злобин заинтересовался.
Миша вынырнул, поскольку легкие настоятельно требовали порцию свежего воздуха, глубоко подышал, насытил кровь кислородом и решил осторожно — осторожно! — исследовать нору. Разумеется, не рискуя по-глупому: если почувствует, что ход сужается и можно застрять, сразу повернет обратно. А пони-баллон, оставшийся у Миши и до сих пор непочатый, послужит гарантией от неожиданностей.
Как решил, так и сделал. Нырнул. И вскоре понял, что нора не сужается и при этом весьма и весьма длинна. Плыть в темноте, на ощупь, получалось медленно, и вскоре Злобин оказался перед выбором: возвращаться или же исследовать пещеру до упора, использовав аварийный баллончик. Ничего решить не успел — увидел впереди слабый свет. Расстояние до источника света показалось значительно меньшим, чем обратный путь, Миша рискнул ускориться и поплыл быстрее, выставив руки перед собой.
И выиграл!
Подземный, да еще и подводный ход привел Мишу не на противоположный берег острова, а в небольшую пещерку, часть которой располагалась выше уровня воды. Свет в нее проникал через несколько крупных трещин в своде.
Любопытное местечко… Уж не такую ли пещеру имела в виду Лада, когда просила отыскать что-нибудь странное? Знала ли девушка, что под островом, возможно, имеются многочисленные ходы и пещеры? И…
А вот додумать эту мысль Миша не успел — замер в полном изумлении, увидев на одном из уступов диск, найденный Ярославом перед нападением бандитов.
* * *
Миша напрасно считал себя единственной ранней пташкой на островке: за его недолгими посиделками у костра, за облачением в гидрокостюм и убытием в водную стихию наблюдали из палатки четыре внимательных глаза. А когда Злобин отплыл от берега, четыре руки раздвинули стену соснового бунгало и выдернули на свет божий профессора Челояна. Жертва похищения оказалась снаружи раньше, чем проснулась, а разлепив глаза, увидела перед собой Полковника и Дибича.
Профессор близоруко прищурился, коснулся переносицы, но очков не обнаружил.
— Пойдем, — тихонько произнес Градов. — Поговорить надо.
— Мои очки… — начал было Челоян на порядок громче, но тотчас же замолчал, остановленный жестом Стаса. Даже двумя жестами: тот приложил к губам указательный палец левой руки, а правый кулак поднес к профессорскому носу.
— Если что-нибудь не увидишь, мы тебе на словах перескажем.
Пришлось подчиниться.
Разговор состоялся в отдалении, на каменистой косе, далеко вдававшейся в озеро. Но еще по дороге туда Дибич задал вопрос, мучивший его с минувшего вечера:
— Скажи, замполит, с какой радости ты решил пополнить дружные ряды армянской нации?
— А не пошел бы ты? — ответил профессор, пребывавший в скверном расположении духа. — Не старое время, чтоб ты меня… О-у-у-у!!!
Челоян схватился за пострадавшее ухо.
— Давно хотел, — сообщил Дибич, потирая кулак. — Аж с девяностого года… Но ты, кажется, начал рассказывать про свои армянские корни? Продолжай.
Профессор глядел волком, но все же пояснил:
— Какие еще корни, к чертовой матери? Случайно все получилось. Первый издатель сказал, что фамилия Челищев для эзотерической литературы подходит не лучше, чем корове седло, и велел придумать псевдоним. Ну я и написал Челоян: Челоян Олег Янович. А профессор — так, для солидности. Поэтому теперь профессора Челояна все знают, а кто такой Челищев?
— Скромнее, Олежка, скромнее… Я о факте существования такого профессора узнал вчера.
Бывший замполит лишь фыркнул, всем своим видом показывая, что не желает комментировать чужое невежество.
— Пришли, — прервал их диалог Полковник. — Никто нас здесь не увидит и не подслушает.
Путь через нагромождение валунов дался ему нелегко. Дибич, слушая громкое дыхание былого начальника, вспомнил, как тот бесшумной и опасной тенью скользил по крымской пещере, и вздохнул: он и сам давно уж не тот тридцатилетний капитан… Тоже одышка, тоже ломота в суставах.
Но предаваться ностальгии было некогда. Роли они с Градовым расписали заранее, и Дибич приступил к своей без предисловий.
— Монету сюда! — приказал он, протягивая ладонь.
— Какую еще монету?
Профессор ожидаемо «включил дурака».
— Твою монету, Олежка. Или медаль, или кулон. В общем, тот диск, который ты поднял в пещере в девяносто первом.
— Ты ноотропы принимать не пробовал? — сочувственно поинтересовался профессор. — Говорят, они память улучшают.
— Что ты имеешь в виду?
— Я диск тогда же и отдал, сразу, в пещере. Скажите ему, товарищ полковник.
Градов промолчал, а Дибич терпеливо пояснил:
— Да, отдал. И я отдал. И товарищ полковник их аккуратно отдал под расписку в соответствующий отдел штаба округа. Но через пять дней ты нашел его у себя… Не знаю уж где: в кармане, в кошельке или под подушкой, но нашел.
— Ты вообще понимаешь, о чем спрашиваешь? Если даже затесался какой-то левый медяк среди мелочи… давным-давно, в девяносто лохматом году… неужто ты думаешь…
— Достаточно, замполит!
— Чего вы боитесь, Челоян? — проскрипел Полковник. — Неужели вы еще не поняли, что никто из нас, да и вообще из живущих на Земле, не сможет отнять у вас ваше сокровище? Вы ведь не такой тупой, каким прикидываетесь.
— Я вообще не тупой, — обиженно сообщил профессор. — Просто люблю дурацкие теории.
— Я читал.
— И как вам?
— Любопытно.
— А какая книга вам больше всего понравилась?
— Диск, замполит! — рявкнул Стас.
— Да вот он.
Челоян нервным жестом выдернул из кармана блестящий кругляш и протянул Полковнику. Тот взял его неловким, старческим движением, и Дибич в очередной раз усомнился: не ошибается ли он, по привычке отдавая право руководить этой тени былого Градова? И в очередной раз отогнал сомнения.
Вновь, как четверть века назад, все три диска оказались у Полковника, сложенные в крохотный столбик. Затем вновь легли на камень — правда, не на крымский диабаз, а на карельский гранит. И Дибич не удивился, если бы сейчас они, все трое, очутились вдруг в крымской пещере, помолодевшие на четверть века. Не удивился бы.
Но ничего не произошло.
Три металлических кружочка лежали на камне, ничем не выдавая, что являются чем-то большим, чем три металлических кружочка. И Стас подумал, что в чем-то они с Градовым ошиблись, решив, что встреча посреди Ладоги троих людей, казалось бы навсегда расставшихся, не может быть случайной, что диски тянутся один к другому, стремятся воссоединиться.
