– Я плохо помню… – ответил Арсений Платонович. – Кажется, она часто ходила на высокий утес и смотрела оттуда на Волгу. На эти прогулки мама брала меня с собой. Ну… еще она любила глядеть на себя в зеркало. Сядет и смотрит, смотрит… Маме нравились красивая одежда и украшения. А больше… не знаю. Что особенного мог запомнить маленький ребенок?
– А… какие у нее были украшения? – спросил Юрий.
– Какие? – удивился ученый. – Да я как-то не присматривался… Может, бусы. Или… у нее была такая бархатная ленточка с камешком, которую она носила на шее.
– Папа…
– Юра! Давай прекратим этот разговор! – взмолился Арсений Платонович. – Я не могу… Мама так рано ушла от меня, что я до сих пор чувствую боль.
– Конечно. Прости…
Анна перевела разговор на тему о том, как магнитные бури влияют на здоровье. Владилена Карповна начала с увлечением обсуждать свою мигрень и сердечные приступы, а ее муж пустился в запутанное и подробное объяснение теории магнитных бурь. Юрий пил водку, Анна, казалось, с интересом слушала свекра.
«Она это или не она? – гадала Владилена Карповна. – Вроде, похожа. Но слишком молодая… Не может быть! Или это результат пластической операции. Конечно, она может себе позволить тратить деньги Юрочки направо и налево. Хотя… тело у нее тоже молодое, а этого добиться сложнее. И платье желтое напялила, будто ей двадцать, а не пятьдесят! Но сидит оно на ней чертовски красиво… Да она ведьма!»
Такое предположение привело Владилену Карповну в ужас.
Анна посмотрела на нее и многозначительно улыбнулась. Мурашки побежали по спине хозяйки дома. Ее супруг жевал утку и совершенно отключился от всего остального. Ее сын то и дело спрашивал жену, чего ей хочется, подливал вино… Бедный Юрочка! Эта страшная женщина делает с ним все, что хочет!
«Страшная женщина» околдовала не только Юрочку. После десерта все вышли на балкон. Владилена Карповна оторопело наблюдала, как ее Арсений, который лет двадцать не брал в рот сигарет, после того, как заболел сильнейшим воспалением легких и прокашлял всю зиму, – курит! Вместе с этой… распущенной дамочкой! И даже кокетливо подносит ей зажигалку!
– Тебе не пора работать, Сеня? – спросила Владилена Карповна, когда к ней вернулась способность говорить.
– Мне хочется отдохнуть, – только отмахнулся ученый.
Мать Юрия уже собралась уйти с балкона, но услышала, как муж говорит Анне:
– Хотите, я покажу вам свой кабинет? Я сделал в нем несколько открытий, за одно из которых получил государственную премию. У меня и международных наград полно! Идемте?
Он галантно предложил невестке согнутую в локте руку и повел ее… в святая святых, в свой кабинет, куда Владилене Карповне входить разрешил только на десятый год супружества!
– Нам тоже можно, папа? – спросил Юрий, скрывая усмешку.
Его забавляло и то, как отец неуклюже оказывал знаки внимания Анне, и как ревновала Владилена Карповна. Еще бы! Ее Сеня, который не оторвал бы глаз от бумаг и приборов даже ради обнаженной Мэрилин Монро, не отводит взгляда от невестки, почти ровесницы его жены.
Однако выглядит она превосходно, вынуждена была признать свекровь, несмотря на вспыхнувшую в ее сердце с новой силой неприязнь к Анне.
В кабинете Арсения Платоновича царил тот творческий беспорядок, присущий окружению гения, в котором только его хозяин видит закономерность. Ученый показывал Анне свои книги, дипломы и награды, коих действительно имел великое множество, а потом перешел к семейным подробностям своей жизни.
– Это радио я сконструировал, когда мне было пять лет!
Он показал на маленький самодельный динамик. Уникальное радио стояло за стеклом, вместе с подарками коллег, студентов и аспирантов, призами международных научных обществ и прочих памятных для Арсения Платоновича вещей.
– Вот это наш с Леночкой свадебный портрет! – объяснял он, показывая большое фото в рамке, с которого смотрел он сам, молодой, с задорным блеском в глазах, и Владилена, юная и тоненькая, как тростинка, с наивным выражением на почти детском личике.
– А вот – моя мама, Аграфена Семеновна Салахова!
Он полез в ящик и с гордостью достал оттуда крошечный медальон. Створки тихо щелкнули, и взглядам присутствующих предстало тонкое, прекрасное лицо молодой женщины с пышными, убранными назад волосами и черными глазами, глядящими с непонятной затаенной тоской.
Ни Владилена Карповна, ни Юрий никогда не видели у Арсения Платоновича этого медальона. Ученый строго-настрого запрещал жене прикасаться к его вещам, которые хранились в кабинете, а Юрию с детства и вовсе не было доступа к папиным бумагам.
– Папа! – пораженный увиденным, воскликнул он. – Почему ты никогда мне не показывал этого портрета?
Ученый поднял на сына покрасневшие от подступивших слез глаза.
– Я и сам последний раз глядел на него пятьдесят лет назад. Я не мог… Это все благодаря вам, – он повернулся к Анне. – Вы… растопили лед в моей душе.
И Арсений Платонович заплакал. Он не делал этого с того самого момента, как узнал о смерти матери. Слезы текли по его лицу, как Ниагарский водопад…
Знаменательный обед у родителей произвел на Юрия странное впечатление. Он всколыхнул в его душе не совсем привычные чувства – любовь и нежность к отцу, признательность к Анне за ее чуткость. А вот поведение Владилены Карповны показалось ему отталкивающим. Он неоднократно ловил взгляды матери, направленные на Анну: в них читались осуждение, зависть, откровенная ревность и дух соперничества. Удивительно…
После обеда Юрий отвез жену домой, а сам отправился в офис. У него накопилось много работы. Последнее время бизнес доставлял ему много хлопот. Несколько больших и важных сделок неожиданно сорвались; переговоры с иностранными партнерами шли туго; то тут, то там возникали какие-то несуразицы, проволочки… словом, дела требовали его внимания и личного вмешательства. Менеджеры не справлялись со своими обязанностями, финансовые директора допускали ошибки, служащие нервничали, грузы задерживались в пути, оптовики вовремя не переводили деньги, продажи падали. Юрий чувствовал, как нити управления огромным и сложным организмом компании выскальзывают из его рук.
В довершение всего, постоянное присутствие Любочки, скрытый укор в ее глазах, какие-то придуманные надежды, ожидания, ее настойчивая преданность выводили Юрия из себя. Черт бы ее побрал вместе с этими ее покорностью и услужливостью!
Салахов кругом ощущал свою вину – перед Анной, перед Любочкой, перед… самим собой, в конце концов. Предавая чистоту своих отношений с Анной, он чувствовал себя неуютно, как будто он испортил что-то очень ценное, горячо любимое, и та радость, которую он испытывал раньше, померкла. Иногда ему хотелось покаяться, признаться во всем, но он понимал, что Анна не примет его исповеди. Она как будто не замечает его страданий…
