— О… да… — Ассистентка покраснела и смущенно улыбнулась. — Одну минуту.
Она оказалась настолько сбита с толку, что, развернувшись, нечаянно столкнулась с коллегой, после чего быстро исчезла в соседнем помещении.
Боденштайн тем временем критически рассматривал себя в стекле витрины.
— Разве я похож на коммерческого агента? — прошептал он.
Пия оглядела его с ног до головы.
— Я еще ни разу не встречала коммерческого агента в костюме от «Бриони», — сухо возразила она.
Боденштайн поднял брови, но появление доктора Валентина Хельфриха помешало ему ответить. Пия, видевшая безупречную красоту погибшей молодой девушки, была ошеломлена тем, насколько невзрачным оказался ее брат. Это был коренастый мужчина с непримечательным лицом, гладкими волосами пепельного цвета и в старомодных роговых очках.
— Вы, наверное, пришли по поводу Изабель? — спросил он после того, как Боденштайн представился и представил свою коллегу.
— Да, верно, — кивнул старший комиссар.
— Пройдемте. — Доктор Хельфрих открыл вращающуюся дверь рядом с торговой стойкой и дал знак следовать за ним во внутреннее помещение аптеки.
Они шли по коридору, где, уложенная штабелями, размещалась пустая тара, затем вошли в кабинет, оборудованный по старинке, с деревянными полками до потолка. Аптекарские флаконы из темного стекла с надписями на латинском языке, толстые книги в кожаных переплетах, на столике — сложная, но тоже устаревшая аппаратура, наводившая на мысль о химических лабораториях начала прошлого века. Единственными предметами, которые указывали на то, что на дворе две тысячи пятый год, были современный плоский монитор и факс.
— Садитесь. — Хельфрих указал на стулья и сел за свой письменный стол. — Я узнал от Георга Риттендорфа, что Изабель умерла, — произнес он чуть погодя, подождав, пока его посетители усядутся. — Я до сих нор потрясен.
— Вы были близки с вашей сестрой? — спросила Пия.
— Нет, не очень, — покачал головой Хельфрих. — В глазах Изабель я был скучным обывателем, да и я мало понимал ее образ жизни. Разница в возрасте между нами тоже была достаточно большой. После четырех выкидышей у матери Изабель была желанным ребенком. Родители баловали ее беспредельно.
— Вы ревновали? — продолжала Пия.
— Нет. Я ни в чем не знал отказа. Мои родители были великодушны.
Доктор Валентин Хельфрих откинулся назад. Он выглядел задумчивым.
— Что вам не нравилось в поведении сестры? — поинтересовался Боденштайн.
— Она была круглой эгоисткой, — ответил Хельфрих. — И я не мог смотреть на то, как бесцеремонно она обращалась с другими людьми.
— А как она обращалась с другими людьми? — уточнила Пия.
— Ей было на всех плевать. — Хельфрих пожал плечами. — Она интересовалась людьми лишь настолько, насколько они могли быть ей полезны. Изабель бывала очень язвительной. Больше всех от нее страдал мой зять.
— Почему она вообще вышла за него замуж?
На этот раз Хельфрих ответил не сразу.
— Я не знаю. Изабель никогда не думала о последствиях, когда во что-то ввязывалась. Возможно, в тот момент она находила это забавным. Миха ведь ее по-настоящему боготворил.
— Доктор Керстнер расстался со своей невестой из-за Изабель? — заметил Боденштайн.
— Да, — кивнул Хельфрих. — Они с Мони были вместе со студенческих времен. Оба ветеринары, вместе работали в США. На юбилее моего отца — ему исполнилось шестьдесят пять — Миха встретился с Изабель, и она так вскружила ему голову, что он…
— Что? — спросила Пия, и Хельфрих вздохнул.
— Через два месяца после того события Мони ушла от Михаэля, потому что Изабель ждала ребенка. Это все объясняет.
— И как развивались события дальше?
— Как развивались дальше? — Хельфрих поджал губы. — Свадьба. Ребенок. Наши родители были счастливы и облегченно вздохнули, но ненадолго. Вскоре после рождения Мари Изабель опять «отправилась на охоту».
— Где сейчас находится девочка? — осведомилась Пия.
— Это вопрос не ко мне.
— Где жила ваша сестра после того, как ушла от мужа?
Хельфрих выпрямился.
— Даже предположить не могу. Как говорится, у нас нет тесной связи. Она редко у нас появлялась.
— Вам известно, что незадолго до смерти ваша сестра сделала аборт? — Боденштайн приберег эту новость под конец.
— Аборт? — Хельфрих повторил слово несколько растерянно. — Нет, я и понятия об этом не имел. Но это было уже не в первый раз.
— Вы действительно опечалены смертью вашей сестры? — спросила Пия.
Лицо доктора Валентина Хельфриха мгновенно стало непроницаемым.
— Нет, — ответил он, к ее удивлению. — Скорее, я опечален тем, что она так бездарно растратила свою жизнь.
Вторник, 30 августа 2005 года
Пия во второй раз поехала в «Гут Вальдхоф», а Боденштайн отправился в офис. Расследуемые дела редко затрагивали его чувства, но в этот раз все было иначе. Может, это связано с неожиданной встречей с прошлым, в котором он поставил точку? Оливер полночи не спал и думал об Инке Ханзен. Ему было неприятно, что в связи с арестом Керстнера у нее возникли проблемы, и он спрашивал себя, почему доктор так странно себя ведет. На данный момент Боденштайну еще слишком мало известно об окружении Изабель, чтобы понять, за какие рычаги дергать, но он не сомневался, что вскоре ситуация изменится. Работа сотрудника уголовной полиции редко бывает привлекательной, как это изображает телевидение. Напротив, в большинстве случаев она изнурительна и неприятна. Но до чего захватывает дух, когда путем сбора и оценки информации буквально на твоих глазах вырисовывается картина, которая, если повезет, выявит облик преступника! Бывший шеф Боденштайна однажды сказал: «Чтобы быть хорошим полицейским, нужно уметь думать как преступник». И в чем-то он прав. Способность в определенной жизненной ситуации поставить себя на место абсолютно незнакомого до сего времени человека весьма важна. Боденштайн невольно опять вернулся мыслями к Инке Ханзен.
Ты знаешь, где меня найти… Может, ему следует еще раз поехать в клинику и за чашкой кофе попытаться выудить из старой знакомой побольше информации о частной жизни Керстнера? Нет, это ерунда. Причина, по которой он опять хотел увидеть Инку, не имела к Керстнеру и его делу никакого отношения.
В дверь постучали, и Боденштайн очнулся от своих размышлений.
— Войдите! — крикнул он.
Дверь открылась, в кабинет вошла женщина, и Оливер, пренебрегая всеми правилами приличий, уставился на нее. Было сложно сказать, красавица она или дурнушка, так как ее лицо, покрытое гематомами, сильно распухло. На левой скуле виднелся свежий шов, кожа вокруг раны имела фиолетовый оттенок.
