Страшно не было, по-прежнему было больно, наполненные водой легкие все еще горели огнем. А из темноты к Анне уже тянулись другие водоросли – только не черные, а белые. Они сплетались в длинные косы, захлестывались вокруг талии и запястий, натягивались, словно струны, тащили вверх, к небу…
Странные какие водоросли…
Все вокруг странное…
Не надо удивляться, надо довериться желтым огням… Не сопротивляться, не бороться… Оттолкнуть чужие руки, мешающие остаться на дне, успокоиться… упокоиться…
Наверное, у нее получилось, потому что желтые огни мигнули и погасли. А вместе с ними погас и мир. Стало почти хорошо…
…До тех пор пока погасший мир не решил вернуться. Он вспыхивал яркими огнями – на сей раз не желтыми, а кроваво-красными. Он больно сдавливал грудь, вышибая из легких кашель пополам с озерной водой. Он бил по щекам и звал Анну злым голосом…
– …Ну давай же! Дыши!
Дышать не получалось… Ничего у нее не получалось… Вернуться бы назад, на озерное дно – в тишину…
Не позволили. Мир кувыркнулся, и Анна кувыркнулась вместе с ним. Прижалась щекой к чему-то холодному и твердому. Захлебываясь водой и кашлем, сделала вдох.
– Вот и хорошо! Вот и умница!
Мир больше не делал ей больно, не сжимал в тисках, а обнимал бережно и нежно. И щека ее теперь прижималась не к холодному и шершавому, а к горячему и мягкому.
– А теперь открой глаза, – уговаривал мир осипшим голосом.
Анна подчинилась.
У мира было лицо Туманова, едва различимое в темноте, одновременно радостное и злое.
– Ты как? – спросил Туманов и зачем-то погладил ее по голове, как маленькую.
– Не знаю. – Анна и в самом деле еще не знала, как она. Болело в затылке, и дышать по-прежнему было тяжело, а с каждым приступом кашля к горлу словно подкатывал скользкий ком из водорослей.
– Ты дура, да? – Туманов злился, но продолжал гладить Анну по волосам. Кого успокаивал: ее или себя?
– Я тонула?
– Ты утонула… Четверть часа под водой… Понимаешь?
– Так не бывает. – Наверное, он что-то напутал. Конечно, напутал.
– …Пустите же меня! – Из темноты, теперь уже по-ночному густой, не вышел, а вывалился мастер Берг, рухнул на колени рядом с Тумановым. – Жива!.. – облегченно выдохнул, обдав Анну винными парами. – Как же так?.. – Спрашивал он не Анну, не Туманова, а самого себя. – Как же мы недоглядели?..
– Недоглядели, дядюшка, – сказал Туманов злым шепотом и еще крепче прижал Анну к себе. Был он мокрый с головы до пят. И дощатая пристань под Анной тоже была мокрая.
– Холодно. – Холодно стало только теперь, а раньше, наоборот, было горячо.
– Сейчас. – Туманов, не разжимая объятий, подхватил ее на руки, покачнулся, но устоял на ногах.
– Ее надо в дом. – Мастер Берг суетился, махал руками и больше мешал, чем помогал.
– Я сама. У меня есть ноги…
– Ноги есть, а мозгов нету. – Туманов больше не злился. Наверное, устал злиться. Он шел широким шагом мимо собравшихся на пристани людей.
Здесь были все, начиная с хозяев и заканчивая слугами. Они стояли молчаливой толпой, наблюдали, не вмешивались.
– Нам нужны полотенца и сухая одежда, – сказал Туманов. – Матрена Павловна, можно этой ночью воспользоваться вашим гостеприимством?
– Глупости спрашиваете, голубчик. Разумеется, можно!
– Тогда, прошу вас, распорядитесь приготовить нам с Анной Федоровной комнату.
– Одну на двоих? – послышался из темноты полный презрительного укора голос Коти Кутасовой.
– Одну на двоих! – отрезал Туманов, пресекая и возражения Анны, и дальнейшие пересуды.
Впрочем, Анна и не собиралась возражать, пока Туманов нес ее вверх по лестнице, она вспомнила. Кто-то пытался ее убить…
* * *
– …Меня хотели убить. – Голос девчонки был слаб и оттого звучал так тихо, что расслышать ее смог только Клим.
– Я бы сам тебя убил, – сказал он зло и ногой распахнул дверь одной из гостевых комнат на втором этаже.
– Ты меня спас. Да?
Она не верила. Сомневалась даже после того, как он четверть часа вылавливал ее в черной озерной воде, а потом еще почти столько же пытался привести в чувство. Или, вернее сказать, пытался оживить? Ведь было мгновение, когда Клим подумал, что опоздал, что она мертва и помочь ей уже ничем нельзя. Подумал и испугался до дрожи в коленях, до белых сполохов перед глазами. А потом разозлился до такой степени, что яростью своей вернул эту дуреху почти с того света. А вот сейчас она смотрит на него глазами цвета расплавленного серебра и говорит, что кто-то пытался ее убить.
– Потом. – Уже не ногой, а плечом он захлопнул дверь прямо перед носом у дядюшки, поставил Анну на ноги у стены. Для надежности, чтобы не расшиблась, если вздумает упасть. А потом велел: – Раздевайся!
– Как?.. – Она клацала зубами, но за ворот мокрого платья держалась обеими руками, словно бы Клим был таким гадом, что мог сорвать его силой.
Он-то, конечно, мог, но не стал. Вместо этого подошел к кровати, сдернул с нее сначала покрывало, а следом и одеяло, протянул Анне.
– Сначала снимай одежду, а потом заворачивайся вот в это.
– Выйди!
– Я отвернусь. – И не дожидаясь возражений, отвернулся лицом к двери. А дверь для надежности запер на засов. – Переодевайся.
Слава богу, она не стала спорить. После того что случилось, не осталось у него сил на споры. Клим посмотрел на свои дрожащие руки, одна из ладоней была выпачкана в крови. Чья это кровь? Ладони Клим вытер о рубашку, сунул под мышки. Ему бы и самому следовало переодеться. Вон уже лужа натекла на полу. Но оставлять Анну было страшно. Особенно после того, что она сказала на лестнице.
– Все. Можешь оборачиваться.
Она сидела на кровати, по самые уши завернутая в одеяло. Вид у нее был несчастный и неприглядный. Клим подошел, осторожно, стараясь не спугнуть и не причинить боли, провел рукой по ее голове. Не получилось. И спугнул, и больно сделал. Анна отшатнулась, а потом зашипела от боли, а на ладони Клима остался кровавый след.
– Покажи!
Чтобы избавиться от него, ей пришлось бы выпутаться из кокона одеяла, а она не смела или не хотела покидать свое убежище. Она настороженно замерла, зажмурилась.
На ее затылке под мокрыми волосами была рана и значительных размеров шишка. Ударилась сама, когда падала с башни? Ударил кто-то другой?
В дверь тихо постучали. Анна натянула одеяло до самого подбородка, а Клим отодвинул засов. На пороге стояла горничная со стопкой одежды.
– Сухая одежа, – сказала она, изо всех сил стараясь заглянуть Климу за спину. – Матрена Павловна распорядилась. А мокрую мне отдайте. Я просушу.
