Август уже хотел было сказать, что невестка Матрена Павловна – куда менее значимый родственник, чем сводный брат, но вовремя прикусил язык, давая Пилипейко возможность выговориться, излить праведный гнев.
– Мало того, что сам явится, так еще и женушку свою собирается привезти, а репутация у этой женушки я вам скажу… – Поверенный закатил глаза к потолку. – Актрисулька, представляете?! Играла в каком-то заштатном театре.
– Служила… – поправил Август.
– Что, простите?
– Не играла, а служила. В театре служат.
– Плевать! – Пилипейко взмахнул рукой. – Играла она или служила, суть от этого нисколько не меняется. Замуж за этого прохиндея она знаете когда вышла? – Он сделал многозначительную паузу.
– Когда же? – вежливо поинтересовался Август.
– А тогда, когда на него вдруг злотниковские миллионы свалились. До этого-то времени наша мадемуазель Коти его даже и не замечала. А как про миллионы прознала, так и приключилась у ней великая любовь! – Августу показалось, что от отвращения Пилипейко сейчас сплюнет себе под ноги. Не сплюнул, видно, пожалел персидский ковер, который есть еще надежда отчистить. – А как вам имечко? Мадемуазель Коти! Сейчас-то она уже мадам Екатерина Кутасова, а раньше, еще до подмостков, помнится, и на Катьку отзывалась. Ребенка бог весть от кого прижила, а на несчастного дурачка Кутасова все заботы о нем повесила.
Поверенный говорил с жаром, с азартом, достойным лучшего применения, и из речей его Август сделал вывод, что подноготную остальных наследников он знает досконально, изучал, собирал, лелеял в надежде, что когда-нибудь да пригодятся собранные сведения. Надо думать, пригодились.
– А Серж, сынок ее, такой же никчемный, что Антон Кутасов. Слыхал, картишками балуется, да только игрок из него никудышный, в долгах как в шелках. Долги сыновьи по первости Катька оплачивала, да только за Сержа аппетитами еще попробуй поспей, никаких миллионов не хватит. Зато красив шельма, весь в мать! – В желчной речи поверенного промелькнула, но тут же исчезла завистливая нотка. Видно, шельмец Серж и в самом деле был дьявольски хорош собой. Но было и еще что-то, что заставляло Пилипейко злиться и волноваться, вот только что это, Август понять пока не сумел. Как и причину того, что спустя столько лет все эти люди, наследники, вдруг решили собраться на острове.
– Еще какие-то гости ожидаются? – спросил он с вежливым интересом. – Или закончились наследники?
– Если бы! – Пилипейко подошел к окну, провел пальцем по пыльному, давным-давно немытому стеклу, поморщился. – Баронесса фон Дорф обещалась быть. Из самой Вены прибудет.
– Баронесса? – Не припоминал Август в кутасовском роду никаких баронесс. Память, что ли, подводит?
– Агата Дмитриевна фон Дорф, Мари Кутасовой тетка, – объяснил поверенный, – по материнской линии. Еще будучи совсем юной барышней, вышла замуж за какого-то прусского барона. Пруссак тот, по слухам, был гол как сокол, полагался исключительно на любовь Агаты Дмитриевны, ну и на ее приданое, знамо дело. Приданое, говорят, прокутил за пару лет, закончил плохо, застрелили на дуэли. Дуэль, кстати, из-за прекрасной дамы. Стоит ли говорить, что не из-за законной супруги?
Август пожал плечами, выражая полную свою несостоятельность в делах семейных.
– Из-за любовницы, молодой профурсетки навроде мадемуазель Коти. – Пилипейко снова презрительно поморщился. – Вот так и осталась Агата Дмитриевна на чужбине без гроша в кармане, но при титуле.
– И как же она без гроша в кармане? – удивился Август.
– Надо думать, как-то устроилась, ежели в Россию не вернулась. Кстати, господин Злотников с супругой во время своего вояжа по Европе тетушку навещали, тому есть документальное подтверждение. Очень уж покойному нравился ее титул, если вы понимаете, о чем я.
Август понимал. Злотников был из тех людей, что дорвавшись до власти и денег, желают непременно богатство свое выпятить, подкрепить всякой малозначительной мишурой навроде титулов. Неудивительно, что промышленник проявил интерес к бедной австрийской родственнице. А что двигало Мари Кутасовой, теперь уже никогда не узнать, но Август сомневался, что это была искренняя привязанность. Мари не любила никого, кроме Злотникова. Да и любовь ее к мужу оказалась болезненно извращенной и разрушительной.
– Баронесса, кстати, и после трагической кончины племянницы до Чернокаменска так и не добралась, замест себя прислала доверенное лицо, некоего господина Шульца. Тот еще проныра, я вам скажу.
В голосе Пилипейко послышалась плохо скрываемая зависть. Видно, Шульц был очень хорош, коль сумел устроить дела своей клиентки самым наилучшим для нее образом. А в том, что дела баронессы фон Дорф после смерти единственной племянницы пошли в гору, Август даже не сомневался. Странным было другое, отчего баронесса вдруг так скоропалительно решила вернуться на родину.
– Она вас оповестила о своем решении? – спросил он Пилипейко.
– Меня оповестил господин Шульц. – Поверенный сдернул с носа очки, протер полой пиджака. – В выражениях крайне сухих сообщил, что баронесса фон Дорф планирует нанести в Чернокаменск визит, просил подготовить замок к ее приезду. Меня! – Он ткнул себя пальцем в грудь с такой силой, что Август испугался, что палец этот сломается. – Я уже много лет верой и правдой служу Матрене Павловне. Что мне какие-то баронессы! А этот… Шульц посмел еще что-то требовать. Комнату с камином, и чтобы на полу непременно ковры, потому что баронесса, видите ли, боится сквозняков. – Пилипейко запнулся, а потом улыбнулся иезуитской улыбкой: – А будет ей ковер! Прекрасный персидский ковер.
– Со следами крови Злотникова? – Все-таки поверенный не нравился Августу все сильнее и сильнее.
– Кровь ототрем, если потребуется, пятно козеткой какой-нибудь прикроем. – А поверенный уже потирал ладони совершенно паучьим движением. – Не пропадать же добру!
– Не пропадать… – Август думал о другом, о том, что камин в этом доме есть в хозяйской спальне, и в камине том имеется потайной ход. Интересно, работает ли еще? Проверять не хотелось, за последние годы Берг не спускался в подземелье ни разу. Приходил лишь в пещеру с озером, часами просиживал перед статуей Евдокии, пил, жаловался ей, каменной и бездушной, оставившей его одного. Иногда ему казалось, что отражение жены кивает в ответ на его мольбы и жалобы, но по трезвому уму становилось ясно, что все это – лишь морок, обман зрения.
– А вот скажите мне, мастер Берг, – голос Пилипейко сделался вдруг вкрадчивым, – вы же на острове и в замке каждый закуток знаете.
– Знаю, – Август кивнул.
– Так вот и скажите, какие комнаты тут самые хорошие, светлые и теплые, чтобы без сквозняков, сырости и прочих… – он щелкнул пальцами, – неудобств.
– Для Матрены Павловны стараетесь?
– Для нее и для ее деток.
Отчего-то подумалось, что радеет господин поверенный не о братце Всеволоде, а о сестрице, которую в порыве душевном назвал не официально Натальей Петровной, а по-свойски Натали.
