На самом деле Оливер не походил на полицейского. У него был грустный и смущенный вид. Она подумала, что в детстве, находя спрятанные родителями по всему дому бутылки водки и джина, он носил на лице такое же выражение, пока не перестал верить их горячим обещаниям завязать с выпивкой. Они и сейчас по-прежнему дают сумасбродные обещания: «У нас будет сухой июль!», «Начинается трезвый ноябрь!».
Это случилось, когда она поехала обновлять свою лицензию. Она вернулась домой в хорошем настроении. Ей нравилось перед выходными завершать бумажные дела, которые ее мать в свое время часто игнорировала, – неоплаченные счета, уведомления об отключении, неподписанные бланки разрешений, утерянные в ворохе бумаг.
Оливер встретил ее у двери:
– У нас протечка. Крыша протекла. В кладовой.
У них была небольшая кладовка, где они держали чемоданы, туристское снаряжение и лыжи.
– Ну это же не конец света, правда? – спросила она, но сердце у нее учащенно забилось от какого-то предчувствия.
Верный себе, Оливер сразу взялся за дело и принялся переносить вещи в коридор. И наткнулся на тот старый запертый чемодан, прикрытый одеялом. Чемодан был чем-то забит, и Оливер не представлял, что там может быть. Он моментально нашел единственный немаркированный ключ в ящике, где они держали ключи.
Понятно. Будь она истинной дочерью своей матери, он ни за что не нашел бы ключ.
– Значит, я отпер его, – сказал он, осторожно взяв ее за руку, и отвел в столовую.
Там ровными рядами было разложено содержимое чемодана, словно следователь выложил вещественные доказательства с места преступления. Вещдок один. Вещдок два.
– Это просто глупая привычка, – смущенно проговорила Эрика. К своему ужасу, она ощутила, как на ее лице появляется выражение, как у матери – трусливое, вороватое. – Если ты вдруг подумал, это не накопительство.
– Сначала мне показалось, что это случайное барахло. Но потом я узнал кроссовку Руби. – Подняв кроссовку, он ударил ею по ладони, и вспыхнули цветные огоньки. – И вспомнил, как Клементина с Сэмом говорили, что потеряли одну из ее светящихся кроссовок. Это вещь Руби, да?
Эрика кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
– А это браслет. – Он поднял цепочку. – Браслет Клементины, да? Тот самый, что ты купила ей в Греции.
– Да. – Эрика почувствовала, как по шее поднимается горячая зудящая волна, как при аллергической реакции. – Он ей не понравился. Я точно знаю, что не понравился.
– Здесь все принадлежит Клементине, да?
Он взял ножницы. Это были ножницы с перламутровыми ручками, принадлежавшие бабушке Клементины. Эрика даже не помнила, когда взяла их.
Она прижала палец к футболке Холли с длинными рукавами и земляничиной спереди. Рядом лежала большая сумка с изображением скрипичного ключа – ее подарил Клементине на двадцатилетие ее первый бойфренд, валторнист.
– Зачем все это? – спросил Оливер. – Можешь объяснить – зачем?
– Просто привычка, – ответила Эрика, не находя слов для объяснения. – Что-то вроде… гм… компульсивного побуждения. Здесь нет никаких ценных вещей.
Компульсивное побуждение: одно из этих веских внушительных слов из области психологии, мило маскирующих правду. Да она просто Безумный Шляпник.
Она почесала шею.
– Не заставляй меня это выбрасывать, – сказала вдруг она.
– Выбрасывать? – переспросил Оливер. – Шутишь? Ты должна все это вернуть назад! Надо сказать ей, будто ты… что? Воруешь ее вещи? Дело в этом? Ты страдаешь клептоманией? Господи, Эрика, неужели ты крадешь из магазинов?
– Конечно нет!
Она никогда не стала бы заниматься чем-то незаконным.
– Клементина, наверное, думает, что сходит с ума.
– Ну, ей действительно следует быть более аккуратной и организованной… – начала Эрика, но по какой-то причине это вывело Оливера из состояния неустойчивого равновесия.
– О чем, черт возьми, ты говоришь? Ей нужна подруга, которая не крадет ее вещи!
Он действительно закричал. Прежде он никогда на нее не кричал. Он всегда был на ее стороне.
Она, разумеется, понимала, что содеянное ею, пожалуй, не совсем нормально. Это была странная, неприятная привычка, как обгрызание ногтей и ковыряние в носу, и она понимала, что нужно держать себя в руках, но какая-то ее часть допускала, что Оливер поймет или, по крайней мере, примет это, как он принимал все в ней. Он видел дом ее матери и все же любил ее. Он никогда не критиковал ее, как это делают по мелочам некоторые мужья. «Эта женщина не в состоянии закрыть дверцу шкафа», – мог сказать Сэм о Клементине. Оливер с его преданностью никогда не говорил об Эрике подобные вещи на публике, но сейчас он был не просто раздражен, а по-настоящему потрясен.
Глаза Эрики наполнились слезами, и все в комнате расплылось. Он собирается бросить ее. Она пыталась спрятать свое помешательство в одном маленьком чемодане, но в глубине души подозревала, что однажды он бросит ее, и сейчас вид этих бесполезных предметов подтверждал ее подозрение – она такая же, как ее мать.
Она испытала приступ ярости, почему-то направленный на Клементину.
– Угу, знаешь, она не такая уж хорошая. Клементина не такая уж безупречная, – дрожащим голосом по-детски обиженно произнесла Эрика, не в силах сдержать поток слов. – Послушал бы ты, что она говорила Сэму на барбекю! Когда я поднялась наверх и случайно услышала! Она говорила о том, что «испытывает отвращение» от одной мысли стать для нас донором яйцеклеток. Вот какое слово она произнесла. «Отвращение».
Оливер не смотрел на нее. Взяв со стола ложку для мороженого, он стал вертеть ее в руках. На ручке у нее был северный медведь. Эрика положила ложку к себе в сумку однажды в жаркий летний день, после того как они съели мороженое на лужайке у Клементины. В тот день Клементина участвовала в исполнении «Симфонии под звездами». Как раз перед тем Эрике позвонили по поводу очередной неудачной попытки ЭКО, но ЭКО было здесь ни при чем. Первый предмет своей коллекции – ожерелье из ракушек, привезенное Клементиной с Фиджи, – Эрика взяла, когда ей было всего тринадцать. Где оно? Да вот же. Эрике очень захотелось потрогать эти шероховатые ракушки с неровными краями.
– Почему ты мне не сказала? – спросил он.
– Об этом? Потому что знаю, это странно и нехорошо и…
– Нет. Почему не сказала мне, что подслушала тогда Клементину?
– Не знаю. – Она помолчала. – Наверное, мне было неловко… Не хотела, чтобы ты знал, как ко мне относится лучшая подруга.
Оливер положил ложку для мороженого. Рот его едва заметно смягчился, но этого было достаточно, чтобы Эрика с облегчением перевела дух. Выдвинув стул, она села и посмотрела на него снизу вверх, изучая еле заметную щетину на подбородке. Она вспомнила, как несколько лет назад они впервые уселись вместе, чтобы составить график соревнований по сквошу. Он, чисто выбритый ботан в очках и рубашке в полоску, хмурился над электронной таблицей, принимая все слишком серьезно, как и она, намереваясь все сделать правильно и честно. Она рассматривала тогда твердую линию его челюсти и вдруг подумала, что он похож на Кларка Кента, а может быть, он на самом деле Супермен.
