– Сестрица, – сказала Агата, – гляди-ка…
Я присмотрелась: кое-где огоньки были ярче, и… Похоже было, будто они освещают тропу, как фонари на улицах!
– А стоит ли идти за бродячими огоньками? – спросила я.
– Они не бродячие, они на месте остаются, – возразила Агата. – Думаешь, снова заведут нас куда-нибудь не туда?
– Мы и так уже где-то не там, – вздохнула я и потянула Браста за повод. – Пойдем. Что нам терять? Тут хоть посветлее будет, а если что, вернемся…
– Не вернемся, – глухо сказала Агата, взглянув назад. Я тоже обернулась и поняла: стоило нам ступить на тропу, огоньки позади начали тускнеть, тускнеть, пока не пропали вовсе. Там теперь царил густой сумрак.
– Можно заночевать прямо здесь, с утра-то будет посветлее, – предложила я.
– Лучше еще пройдем, пока хоть что-то видно.
«Ты-то едешь, а я иду», – про себя вздохнула я, но пошла вперед, решив, что поссориться в наших обстоятельствах – хуже не придумаешь. Лишь бы башмаки выдержали, а так – авось не помру. Кажется, теперь мне понятно, откуда взялись в сказках железные сапоги, которые нужно стоптать, чтобы добраться до цели: мы идем всего ничего, но если бродить неделю или месяц, да не по лесу, а по камням, например, только в железных сапогах и доберешься до нужного места…
Браст настороженно фыркнул, остановился, и я очнулась. Чуть не заснула на ходу!
В кустах зашуршало, и на тропу перед нами выскочил крупный волк. Примерно такого же размера, как тот, из капкана, только бурой масти. И, видно, немолодой – на морде у него была заметна седина. За ним появились еще двое, поменьше, этакие недопески.
– Так-так… – произнес бурый волк, глядя на нас в упор. – Ужин сам пришел! Жаль, не вышло дать сыновьям поохотиться, зато все сыты будем… Глядите, дети, и учитесь, как коням горло резать! А потом займетесь девицами, далеко они не убегут!
Я снова схватилась за нож, велев Агате:
– Держись крепче за седло! Если что, хлещи коня что есть мочи, может, прорвется, не догонят!
– А ты? – пискнула она.
– А я…
Договорить мне не удалось: волк подходил все ближе, ухмыляясь во всю пасть, его свита заинтересованно смотрела, но тут в кустах снова затрещало, и на тропу прямо между мной и бурым волком выскочил старый знакомец. К слову, он вовсе не хромал.
– Так-так, – произнес он с той же интонацией, что и бурый. – А ты не забыл ли, старик, что это – мои охотничьи угодья? А это – моя добыча!
– Серый, неужто ты жив? – «приятно» удивился бурый, но сделал шаг назад. – А сорока сказала, что ты в капкан угодил, конец тебе…
– Больше слушай сорок, – фыркнул серый. – И убирайся прочь, пока я тебе не напомнил, кто в этом лесу хозяин! И щенков своих забери!
– Ладно, встретимся мы еще как-нибудь… – недобро произнес бурый. – Надо было самому проверить, в самом ли деле ты в капкане. Тогда бы ты точно уже мне дорожку не перешел!
– Ну так ты только и можешь, что беспомощную добычу потрошить, – не остался в долгу серый. – Стар стал да беззуб.
– Зато не бирюком живу, – рыкнул бурый и бочком-бочком убрался в кусты, его недопески, поджав хвосты, ринулись следом, только затрещало.
Я на всякий случай отступила назад, пока не почувствовала спиной Браста – тот ткнулся храпом мне в плечо.
– Идем, – сказал волк, оглянувшись, и медленно потрусил по тропке.
Мы с Агатой переглянулись в полном недоумении.
– Погоди, ты же нас убить хотел! – окликнула я.
– Не убить. Попугать. – Он остановился и повернулся к нам. – Я клятву дал, вы условие выполнили – сразу я вас загрызть не сумел. А вот за эту веревку надо было вас проучить…
– А почему тогда ушел? – спросила Агата.
– Раны зализывал, – мрачно ответил волк. – Да и перекусить хотелось… кого-нибудь, пополам. Идем! Нужно еще до поляны добраться, не здесь же ночевать…
– Почему?
– Потому что это тропа. А по тропе ходят, знаете ли, и не всем понравится о вас спотыкаться, – разъяснил он и пошел вперед, то и дело останавливаясь и принюхиваясь.
Я потянула Браста следом.
– Как тебя зовут?
– Волк. Не видишь, что ли? Можно Серый Волк, я не обижаюсь.
– А по имени?
– Имен здесь не называют, – ответил он, и Агата, дотянувшись, похлопала меня по плечу. Я кивнула, поняла, мол.
– И кто же тут капканы ставит? Вроде такая глушь…
– И в глуши люди живут. Но вам, – Волк повернул тяжелую голову и зыркнул желтым глазом, – туда лучше не соваться. Съедят.
– А говоришь, люди… – протянула Агата.
– Люди. Только вы же разные бываете. Эти вот мясо любят, – фыркнул он, – да понежнее. Так что не проситесь на ночлег даже к ветхой старушке, до добра это не доведет.
– Откуда ты узнал?
– Оттуда, – был ответ. – А много будешь знать, скоро состаришься.
Я повернулась к Агате и приложила палец к губам, мол, хватит болтать.
Шли мы долго, но спрашивать, куда именно, сил уже не было. Только вот вскоре деревья немного поредели, и мы оказались на небольшой полянке.
– Здесь заночуем, – сказал Волк и улегся. – Огня не разводите. Этот лес его не любит.
Я молча кивнула, расседлала коня, обтерла его, как сумела, и задала корма. На ночь привяжу, пусть пасется. Воды бы еще только найти…
– Волк, а ручья тут поблизости нет?
– Есть. Но пить из него не советую.
– Я не нам, а коню.
– Пойдем, провожу, – вздохнул он и поднялся. Агата увязалась за нами, одной ей было страшно.
Ручеек оказался небольшим – тут бил родник, а сам ручей, едва успевший проточить начало русла, тут же разливался и исчезал в траве. Кое-как из шапки удалось напоить Браста, а Волк налакался сам. Впрочем, ему-то что, он ведь здешний!
Вернувшись на полянку, мы с Агатой наскоро перекусили, предложив и Волку, но он только сморщил нос и отвернулся, заявив, что сыт.
Мы кое-как улеглись в обнимку с Агатой: какой смысл дежурить, если рядом лежит Волк? Если ему захочется задрать нас обеих, он это сделает. А если рядом окажется опасность, то всяко услышит и учует ее лучше нашего.
Мне не спалось, все мерещились какие-то шорохи, да еще Браст шумно вздыхал и переступал с места на место, звякал недоуздком, пощипывая траву. Я повернулась, стараясь не разбудить Агату, поняла, что повязка моя съехала, хотела было поправить ее, чтобы не видеть притаившихся в зарослях теней…
Взгляд мой упал на Волка.
На его месте спал, положив руку под голову и поджав босые ноги, человек. Молодой парень, вряд ли старше меня, в кожаной, отороченной серым мехом безрукавке на голое тело и коротких кожаных штанах. Волосы у него были пепельно-русыми и серебрились в тусклом свете убывающей луны.
