– При нас можешь говорить сколько угодно, – произнес Винсент. – А вот при чужих держи язык за зубами. И о том, что был жеребенком, молчи. Твою маму похитили феи, ты родился в их чертогах, вот и все. Но чужих ты увидишь не скоро. Сперва ходить научишься.
– Это можно списать на болезнь, – вставила Элла. – У родственницы госпожи Зонни такая, она почти не ходит, хотя в остальном ни на что не жалуется.
– Нет уж, мальчик совершенно здоров, я будто не чую! – вмешался Волк. – Просто равновесие на двух ногах держать не умеет, когда бы ему научиться?
– Вот ты и займешься, – серьезно сказал герцог. – Ты и так умеешь, и этак, тебе будет проще объяснить. Будешь дядькой при моем сыне? Ну а твой потом к нему в оруженосцы пойдет, он младше…
– Да неужто откажусь! – выговорил Волк, явно не веря своим ушам. – Мы с женой вам и так благодарны по гроб жизни, а…
– Болтать хватит, – оборвал Винсент. – У нас еще долгий путь впереди… и лучше нам, как в прошлый раз, возвращаться в сумерках, с этаким-то табуном!
Опушка встретила нас светлой зеленью и ярко цветущей мать-и-мачехой. Кое-где уже появились одуванчики и незабудки – тут было посветлее, чем в глубине леса, снег давно стаял.
– Сударь, – поклонилась я дубу, – как поживаете?
– Живем, – мрачно ответил он. – Скоро зацветем.
Я огляделась.
– А где же яблоня?
– Нет больше яблони, – ответил он и умолк. Потом добавил: – Идите уж, не травите сердцевину. Привык я к ней, старой…
– Дядюшка дуб, – сказал вдруг Волк. – У нашего дома Агата в том году посадила рябинку, помните, вы помогали растить? Вот беспокоится, как она там, не пропала ли зимой? Рябинка-то с той стороны, непривычная… Вы б не взглянули? Тут ведь недалече.
– Ну… отчего ж не взглянуть, – скрипнул тот. – Погляжу. А вы идите, идите прочь. Хватит тут шастать! То одни, то другие, опять всю траву вытоптали…
– Уже уходим, сударь, – церемонно кивнул Винсент и тронул Браста каблуками, походя швырнув в трясину горсть монет. Там булькнуло, но болотник не показался, только лягушки надрывались.
По гати мы проехали, как по главной улице, хоть и замызгались. Ну а пока отдохнули да перекусили тем, что осталось, вдруг встрепенулся Франк и заржал жалобно и призывно.
– Что он говорит? – спросил Винсент.
– Он с женой тут жил рядом, – ответил Людвиг, уплетая ветчину. Не сырое мясо, но такая еда ему была привычнее хлеба. – Вот где-то там… где зеленая крыша.
– Найти сможешь? – обратился муж к старому коню. Тот несколько раз кивнул. – Ну, раз мы тут, отчего ж не сходить? Заодно и проверим, выйдет или нет… Звали-то жену как?
– Ирма, – перевел сын. – Ирма Лотто.
– Все вместе пойдем? – деловито спросил Волк, превращаясь в человека.
– Да. Не возвращаться же потом. Оттуда как раз к колодцу выйдем, а там уж и до дома недалеко.
Наверно, дивное это было зрелище: по узким улочкам ехал сам Черный герцог с ребенком на руках, за ним я в оборванном бальном платье и сверкающих драгоценностях – спасибо, плащ прикрывал это великолепие! – да Элла с Волком и Дитрихом, все без седел и упряжи. Следом трусили разномастные лошади.
– Тут? – спросил Винсент Франка, когда тот остановился перед старой, но крепкой еще калиткой, недавно выкрашенной в зеленый, как и крыша. Тот молча кивнул. – Возьми-ка, Маргрит…
Он передал мне сына, спешился и окликнул сурового вида старуху, подметавшую крыльцо:
– Сударыня!
– Да, господин? – удивилась она, подняв голову и увидев такую пеструю компанию. – Доброе утро, господин.
– И вам доброго утра. Скажите, это вы – Ирма Лотто?
– Я, господин. – Она подошла к калитке. – А что… что…
– И у вас пропал муж?
– Пропал, пропал, господин! – Она крепче стиснула черенок метлы. – Как ветром унесло… А вам откуда знать? Неужто нашелся, старый негодяй?! Ух, я б его… бросил одну, я тут колочусь, а он шляется неведомо где! В тюрьме, поди? За долги?
– Не совсем. Долги свои он уже отдал… Вы бы желали его вернуть? – спросил Винсент.
– Еще б не желала… – суровая старуха вдруг вытерла глаза краем передника. – Жизнь вместе прожили, внуков увидели, а он возьми да пропади! Дети разъехались кто куда, а я кукую тут, одна как перст… Поругаться и то не с кем!
Франк жалобно заржал, положив морду на край забора.
– Никакую из этих лошадей не узнаете? – поинтересовался Винсент, кивнув на них. – Вроде бы одну украли именно у вас. Как ветром унесло, говорят. Что-то вы такое в сердцах сказали…
– Да у нас сроду лошади не… – Старуха осеклась, потом поудобнее перехватила метлу, распахнула калитку и вышла на улицу. – Так, значит, не шутили, что вы с нечистой силой знаетесь, господин?
– Я от нее избавляюсь по мере возможности, – мрачно ответил герцог. Я только вздохнула: теперь точно слухов не оберешься. – Жену вот вернул, а других не могу. Не в моей власти. Только близкие сумеют их признать, да и то не знаю, получится ли…
Старая Ирма посмотрела на лошадей.
– Ох, господин… Не знаю… Вот та кобыла – ну вылитая соседка, неподалеку тут жила. Уж сколько раз мы с ней ругались, не счесть! Такая же, да, волосы светлые, морда… тьфу, лицо длинное, зубы кривые и ноги короткие. А как мы наругаемся всласть, так идем на рынок да болтаем по пути, сплетничаем. Милые бранятся – только тешатся, как про нас сказано. Тоже запропала, да уж давно, у меня старшая дочка только замуж вышла… Фридой ее звали, точно, Фридой!
– У самой у тебя зубы кривые! Да и тех уж не осталось, а у меня еще своих половина… – едва выговорила старуха в потрепанном платье, силясь подняться с земли. Волк спрыгнул с коня и поднял ее на ноги. – Кошелка старая… Потому мужа и лишилась, что язык за зубами не держится! Да пусти ты, я еще ходить не разучилась…
– Фрида? – Ирма покачнулась и схватилась за калитку. – Так… правда?
– Нет, меня не ты извела, невестка брякнула кое-что, – буркнула та, отряхивая подол. – Феи и забрали, им только скажи. А Франка своего ты и прокляла… Как есть ведьма!
По-моему, спектаклем наслаждалась уже половина улицы, если не весь квартал.
Ирма поглядела на остальных лошадей, поморгала подслеповато и вдруг выдала:
– Да вот же он, голубчик! Такая же пегая бороденка у него была, у-у-у, всю бы по волоску повыдрала! Франк, это ты, скотина эдакая?!
– Говорю же, ведьма, – констатировала Фрида, когда на заборе повис щуплый, на полголовы меньше Ирмы старичок, правда что с пегой бороденкой.
Ирма не слушала, душила своего благоверного в объятиях и то рыдала на всю улицу, то ругалась такими словами, что я предусмотрительно прикрыла Людвигу уши. Хотя все равно ведь узнает от отца да прочих…
