И Иван тоже слегка подкивнул небритому, обозначил субординацию. А таможня медленно обоих ходоков обошёл, наземь сплюнул и опять молчит, как безъязыкий.
— Кого ж ты, таможня, в своем лице представляешь? — спрашивает его Горшеня с некоторым ласковым нетерпением.
— В своем лице, — цедит мужичок сквозь цигарку, — я представляю саму осударственную власть. Я её полномощный представитель, значится.
— Ах, вот как, — понимающе говорит Горшеня, — вот, стало быть, в каком масштабе. И что ж тебе, представитель, надобно?
— Хе, — кривится мужик, рябые от табаку зубы напоказ выставляет. — Надобно мне вас, пришлецы, проверить по всем таможним статьям: не несёте ли вреда, не ввозите ли чего ненужного в наше королевство, не собираетесь ли чего нужного выволочь. А ещё надо цель вашего визита разузнать, предполагаемые сроки обговорить, а также получить от вас циклорацию и сколько несёте с собой валюты.
— А без циклорации нельзя? — интересуется Иван.
— Можно, — кивает мужик раздумчиво, некую пакостную лукавинку в интонацию добавляет, — мочь-то можно, на то и таможня… да только не положено.
— Что не положено? — переспрашивает Иван.
А таможня отошёл к кусту, где у него засада была, и носком сапога куда-то указательно тычет: у него там, оказывается, картуз на земле имеется, специально для пожертвований выставлен дном вниз.
— А ничего не положено, пришлецы. Пусто!
Переглянулись Иван с Горшеней, — понимают, к чему мужик клонит, да не желают ту блесну заглатывать, нечистоплотности потакать не хотят.
— Мы не пришлецы, мы странники, — говорит Иван. — Долго в вашем царстве-королевстве гостить не собираемся, исключительно по делам забежали. Ищем чёрта одного, хотим справки о нём навести. Есть у вас в царстве черти?
Задумался таможня: видно, что непривычно ему на вопросы отвечать.
— Черти… — цедит сквозь оттопыренную губу. — Черти, значит… Да уж есть, конечно, как же в человечьем царстве без чертей! — и вдруг оживился: — А какие вам надобны? Ежели мелкие и зелёные, дык таковые, кажись, у меня у самого дома проживают, голов так пять-шесть. Могу за небольшую мзду отсчитать пяток таковых. А ежели которые покрупнее, тогда надо в других инстанциях поспрошать. Мы люди маленькие, стал быть, и чёрт у нас небольшой и — как бы это сказать? — тематический.
— Зелёные? — переспрашивает Горшеня. — Тематические? Нет, спасибо, это нам не подойдёт.
Посмотрели стороны друг на друга, понащупывали дальнейшие пути соприкосновения.
— Ну дык что, мужики, — мнётся таможня, — циклорацию заполнять будем? — и сызнова на картуз свой косится.
— Циклорации у нас нет, — отвечает Иван честно, — и заполнить нам её нечем.
— Ага, — подхватывает Горшеня, — у нас всей валюты — шрамы люты да клеймо от Малюты. А ввозить мы ничего не планировали, как, взапрочим, и выволакивать. Всю вашу страну в неизменности оставим, не беспокойсь.
Таможня ещё ехиднее скривился, утконоса из лица скроил, с самым вопиющим подозрением оглядел собеседников. И печально в картуз косится — порожности его не рад.
— Ладно, — говорит, — раз уж сложилась такая выпуклая пустота, — будем лики проверять, протоколы записывать.
— А чего ж нас проверять, таможня? — сокрушается Горшеня. — Мы ж вот и так — всей душой наружу, и даже зад у нас спереди! Ты препятствий нам не чини — и всё, остальное мы уж сами доберём.
Съёжился таким словам таможня, всей фигурой изобразил нелёгкую службистскую участь.
— Проверить необходимо, — говорит. — Потому как надо мне убедиться, что вы не умышленные какие-нибудь басурмане, а сами по себе ходоки с намерениями. Поэтому вот моё таможнее слово: разгадайте три мои загадки. Разгадаете — пушшу вас в королевство, так и быть.
— А не разгадаем, — не пустишь? — интересуется Иван.
— П-пушшу, — подумав, отвечает таможня. — Но за мзду.
— Да за какую ж мзду? — умиляется Иван. — Сказано ж: нет у нас ничего!
— Ничего в двух мешках не носят, — заявляет таможня.
Иван с Горшеней переглянулись опять: уж больно резонно последнее таможенное заявление прозвучало — хоть вот падай на месте с повинной.
— Добро, — говорит Горшеня, — давай, таможня, запускай свои загадки в карманы наши босые. Коли уж нет других вариянтов…
Таможня самым повелительным образом время растянул: ружьишко из одной подмышки в другую переложил, поднял с земли папиросный цоколь с табачком на конце, увесистым наградным огнивом его запалил, и только после всего этого изнурения приступил к дознавательным процедурам.
— Вот вам первая загадка, — говорит. — Про меня. Как поем я, ребята, мяса, так хочется мне кваса. А как попью кваса, так обратно хочется мяса. И что мне делать?
Горшеня бороду почесал.
— Надо бы тебе, таможня, — отвечает, — поменьше хотеть.
— Ну допустим, — кивает мужичок как-то наискось. — Тогда второй вопрос напрашивается. Про то же самое, про меня. Вот хочется-то мне меньше, а можется-то мне больше. И кто виноват?
Ивана затылок пальцами поцарапал.
— Ты же сам, — говорит, — и виноват, таможня. Во многих возможностях — многие печали. Моги поменьше, некого будет виноватить.
— Принят ответ, — кивает таможня. — Ну а в связи с этим ответом и третий вопрос возникает, самый засыпчатый. Про вас теперя: што у вас всё-таки в мешках, ребята?
— Это вопрос или загадка? — не понимает Иван.
— Для вас — вопрос, а для меня — натуральная загадка. Ну дык что там за ничего такое?
Вздохнул Горшеня — его очередь отвечать.
— Курочки, таможня. Несушки-везушки: с собою несём, на продажу везём.
— Ага! — обрадовался таможня. — Вот такой ответ меня устраивает. Наконец-то мы добрались до самой наисущественной главности!
Руки потёр, сапогом об сапог постучал, голенище оттопырил.
— Ну что, — говорит, — праздноходцы, завертайте-ка в куст. Там все циклорации и заполним.
Сказал и шмыгнул в свою осударственную засаду.
Делать нечего, отправились Горшеня и Иван за таможней, в самую листву забрались. А когда вышли обратно, то что-то в воздухе изменилось: лица у обоих сконфуженные, мешок у Горшени развязанный.
— Ну обманули представителя, — шёпотом сокрушается Горшеня, узелок затягивает натуго. — А что делать? Сам своею нечистоплотностью на ответную нашу нечистоплотность напоролся. Правильно?
Иван только руками разводит.
— Если б он с нами по-человечески, — развивает Горшеня, — то и мы бы с ним по-людски. А коли в таком масштабе, то и мы соответственно…
И вздохнул. Потому как оправдания оправданиями, а на душе все равно неспокойно. Получается, что проникли они в Человечье царство не особо честным путем. Чего тогда хорошего ожидать? Похоже, нечего.
