– Это очень хорошая мысль, я боялся подкинуть её тебе, но теперь я совершенно счастлив.
Вечер был прохладным, приятный ветерок щекотал щёки крота его же усами. Они уселись на ступеньки, разложили припасы на большом листе лопуха и стали смотреть на реку. Тёмно-синий поток бежал далеко у подножья холма, на его склоне можно было разглядеть семейства животных, прибывших с того берега. Не все ещё успели обзавестись временным пристанищем. Многие устроили ночлег прямо на берегу. Близость воды в тот день не пугала даже самых ярых любителей суши, вода казалась гарантом безопасности, спасением от огня.
– Тяжёлый выдался денёк, – протянула По.
– Ну что ты, твоя родня, конечно, не сахар, но я не встречал обратных примеров.
По вздохнула и покачала головой, но объяснять ничего не стала. Ей было привычно оставаться непонятой. А Филипп смотрел на другой берег и почти ничего не видел. Только небо, освободившееся от деревьев, вздыхало привольно и провожало солнце восвояси.
Глава VIII
Взаперти
Из темноты выгоревших стволов в темноту ночи вылез опалённый пожаром зверь. Зверь, уставший, напуганный и голодный. Однако в мыслях его носилось только одно: «свободный». Левый бок ныл почти что вслух, там что-то поблёскивало. Хвост волочился по земле облысевшим шнурком. Глаза краснели, застланные пепельной пылью. Внутри жгло, и было трудно дышать. Кашель глухим гарканьем дёргал тело из стороны в сторону при каждом шаге. Но на безусой морде шевелилась, извиваясь меж обгорелых скул, лисиная улыбка. Любой подумал бы, что сейчас его ведёт только голод, но лис-то знал точно, что его ведёт свобода. Так хорошо было ему бежать по земле, чёрной от сажи, вдыхая невыносимо пронзительный запах гари, в темноте, смешавшей землю с небом. Ему казалось, он уже летит. Он не преставал чувствовать боль, но она совершенно ему не мешала. «Что теперь мне вообще может помешать?» – думал он и смеялся в мыслях, потому что смеяться вслух ему не давало тяжёлое дыхание. Ему казалось, что облысевшие верхушки холмов кланялись, когда он пробегал мимо. Что клубы поднимавшейся от прикосновения его лап сажи, покрывали его спину бархатной мантией. Что пустые древесные остовы трубили ему вослед. Упади сейчас первая звезда у него на пути, он не удивился бы и пробежал бы мимо. «Вот и всё, – думал он, – вот и всё!». «Свободен, свободен, свободен», – стучало сердце из своей клетки.
Лис бежал к плотине – единственной сухопутной дороге через реку, известной ему. И если лес пощадил его, скрыв покрывалом ночи всё то, что осталось от леса и превратило его в никому незнакомое доселе место, то на плотине лис встретил следы пожарища, следы зверей, спасавшихся бегством через этот мост. Оставленные ещё на подъёме вещи: разбитые горшки, столовая утварь, мешочки с едой. Передник повис на перилах, зацепившись за торчавший сук. Липкие, раздавленные лапами ягоды застелили один из лестничных пролётов. Маленький беленький чепчик гонялся по полу, как белая мышь, толкаемый ветром. Лис шёл мимо всего этого почти что ползком. Казалось, сейчас сверху на него прикрикнет кто-то: «Не тронь, сейчас подниму!». Но никто не кричал. Только ветер шумел всё сильнее с каждой ступенькой. Когда лис взобрался на самый верх, силы ненадолго оставили его окончательно. Он вытянул передние лапы и, подложив их под голову, распластался на деревянной поверхности моста. Ветер шевелил остатки шерсти у него на спине, волны, бившиеся о плотину, с одного уха, успокаивали прерывистое дыхание, а шум водопада с другого – начинал убаюкивать. Внезапно кончик его носа дёрнулся пару раз совершенно независимо от него. Остатки острого лисьего нюха уловили свежий след. «Мыши!» – открылся один глаз. «Зайцы…» – второй. «Хомяки…» – лапы сами встали и понесли лиса вперёд, к тому берегу. Он принюхивался всё тщательнее, запах нравился ему, ему казалось, будто он уже ест. Как же он был голоден! Но что это? С каждым шагом он всё яснее осознавал, что идёт по каким-то вещам, которые обыкновенно просто так не валяются посреди моста. Нюх, на минуту завладевший всецело его вниманием, немножечко уступил зрению: там и тут лис видел шляпы отцов, трости дедов, чепчики детей и платочки матерей. Вот разорванная нитка бус, а здесь – тряпичная кукла с оторванным ухом. Горка зерна, высыпавшаяся из мешка, сундук, перевёрнутый вверх тормашками, стёганое одеяльце и кружевная салфетка, чайник с отбитым носиком и фарфоровые осколки, некогда бывшие сервизом, коробка без крышки, ленты и клубки, лейка и кусок пирога. На него никто не наступил, удивительно. Гилберт поднял его с пола и жадно съел в два укуса. Он брёл дальше, всё ниже и ниже опуская голову. «Звери бежали тут, спасаясь от огня… – думал он, – как ужасно…». Он размышлял сейчас настолько сердечно, насколько мог тот, у кого в лесу не было дома, не было семьи, кому и просто голову негде было приклонить. Перед глазами у него всплыл образ Марты. Она смотрела на него с испугом и невыразимой просьбой в глазах. Такой он последний раз видел её в кроличьем домике. «Как же Эдмунд, Марта и дети? Они-то спаслись?» – думалось ему. Внезапно что-то огромное и чёрное обняло его изнутри и сдавило так, что стало трудно думать. Недавняя лёгкость полёта свернулась и рассыпалась, как пожухлый цветок. Рёбра стиснули сердце, в рот бросился солоноватый привкус.
На противоположной стороне моста начиналась другая ночь, ночь лесная, с пением больших тёмных птиц, стрекотанием цикад и перешёптыванием трав. Лис остановился у спуска, но оглядываться не стал, лишь уцепился лапой за перила лестницы, голова кружилась не на шутку. Лес на другом берегу сгорел, оставаться там он не мог, идти вперёд не очень-то хотел, но, как и всё, что он делал в последнее время, пересилив себя, он шагнул вперёд. В спину ему откуда-то издалека ударил раскат далёкого громогласного рыка, от чего уши у него прижались к голове, а из лап сами собой вылезли когти.
Крот Филипп и мышка По сидели на крыльце поместья дядюшки Грея, благодарные запасливым предкам за сытный ужин и прекрасный вид.
– Верно, ваш дядюшка Грей был выдающейся мышью, не такой, как все остальные. Объединить всех этих мышей, – фыркнул Филипп, с ухмылкой и качнул головой в сторону дверей, – чтобы построить такой большой дом, сложить запасы, которых и нам хватило через столько времени.
– О, да, он был удивительной мышью, – мечтательно протянула По, – поговаривают, он даже видел… людей! И не однажды, а много-много раз.
Филипп затаил дыхание, по шее у него гурьбой пробежали мурашки.
– Лю-людей?.. – шёпотом проговорил он.
– Да, людей. – так простодушно отозвалась По, как будто сама видела этих сказочных существ из другого мира.
– Ну это уж байки, – покачал головой крот.
– Про поместье ты тоже не верил.
– Но ведь мы не можем… Эх, что там… Пожар, спаливший добрую половину леса у реки, мышиное поместье, песни ветра в тростнике, тут уж и в людей поверишь, – просмеялся крот.
– Говорят, они хорошие.
– Кто?
