Оказалось, что деньги можно будет получать сразу же, в конце рабочего дня. Или в конце месяца. Как ей больше подходит.
Ждать целый месяц Клавдия не могла, поэтому первый вариант был как нельзя кстати. Она решила, что приступит к работе с завтрашнего утра.
Ходить по электричкам и метро было очень утомительно. Сумка с газетами оттягивала плечо и уже через пару часов становилась такой тяжелой, словно ее наполнили булыжниками. Ноги постоянно промокали, и Клавдия ходила с насморком, охрипшая, сильно кашляла. Через неделю она пришла к выводу, что лучше будет зарабатывать меньше, но она найдет себе место где-нибудь в подземном переходе, чтобы было не так мокро и холодно.
Свежие газеты разбирали неплохо, хотя Клавдия не умела громко зазывать покупателей, как другие. Честно говоря, ей было неловко, что она, интеллигентная женщина, с высшим образованием, хороший специалист, вынуждена стоять в подземке и продавать газеты. Слава богу, что у нее очень мало знакомых, а то пришлось бы постоянно сгорать от стыда.
Она выбрала район подальше от дома и от бывшей работы. С одной стороны, все складывалось не так уж и плохо, если учесть обстоятельства. Зарабатывала Клава немного, но на еду хватало, и, откладывая ежедневно небольшую сумму, она надеялась, что в итоге сможет купить себе новые ботинки.
Целый день мимо нее проходили тысячи людей: женщины, мужчины, дети, старики, москвичи и приезжие, русские, кавказцы, азиаты, негры, иностранцы – бесконечная череда лиц, тел, глаз, голосов. Она убедилась, что таких, как она, не так уж мало. Но достаточно много и вполне обеспеченных людей, прилично одетых, уверенных в себе, веселых. Изредка по непонятной причине в подземку спускались так называемые «новые русские», в шикарных длинных пальто нараспашку и в развевающихся шарфах, благоухающие французскими одеколонами. Они на ходу разговаривали по телефонам, перебрасываясь между собой одним им понятными фразами, курили дорогие сигареты и никогда не брали у Клавдии сдачу. Они принимали ее за нищую, считая ниже своего достоинства посмотреть в ее сторону еще раз.
Рядом с Клавдией облюбовали себе местечко попрошайки, которых она невольно сторонилась и потом мучилась угрызениями совести. Почему-то этот сорт людей был ей неприятен. Она не могла пересилить себя, испытывая к ним непреодолимое отвращение и брезгливое презрение. Это было самое дно жизни, которое наводило на нее ужас. Она боялась самой себе признаться в том, что боится подобной участи, тем самым как бы предполагая возможность для себя такого будущего.
Клавдия очень уставала. Она вставала утром, пила чай и ехала за газетами. Потом целый день проводила на ногах, голодная, в удушливом пространстве подземки, среди бесконечного потока людей, звона мелочи, крика попрошаек, ругани и разборок других продавцов, в шуме и гаме, мелькании рук, мятых рублей. В переходе продавали все, что угодно, – сигареты, цветы, пирожки, очки, носки, косметику, зонтики, сумки, сушеные грибы и много чего еще. Бомжи собирали бутылки, устраивая между собой драки; под ногами путались маленькие чумазые цыганята, дергали за одежду, заглядывали в глаза и назойливо скулили.
Возвращаясь домой по ночному городу, Клавдия уже не имела сил даже обходить лужи, поэтому каждый день ноги были мокрые, кашель все усиливался, а настроение падало. Дома она ужинала тем, что успевала купить по дороге, и замертво сваливалась в постель. Как ни странно, сон длился только часов до трех, а потом она просыпалась и больше уснуть не могла.
Лежа без сна, с открытыми глазами, слушая шум ветра за окном, она начинала думать, что с ней будет дальше. Будущее рисовалось таким кошмарным, что Клава накрывала голову подушкой, стараясь спрятаться от него, а заодно – и от своих мыслей о нем. Она ни с кем не общалась и была даже рада этому. Ей хотелось стать маленькой и незаметной, перестать испытывать эту боль несбывшихся надежд и разочарований, вспоминать все то, чего жизнь почему-то ее лишила и что у нее теперь никогда уже не могло сбыться.
В такие ночи она чувствовала себя глубоко несчастной, несправедливо и незаслуженно униженной. Кем и за что? Она устала задавать себе эти вопросы. Стоя с газетами в подземном переходе, она думала: как хорошо, что у нее нет друзей, которые могли бы увидеть ее в таком ужасном, уничижительном состоянии. Хорошо, что у нее нет мужчины, который сразу же разлюбил бы ее, узнав, до чего она дошла. Мужа тоже, к счастью, нет. Почему к счастью? Да потому, что если бы он у нее был, то уже давно бы бросил такую незадачливую супругу. А так – нет его, и переживать не о чем! Как поется в песне из популярного кинофильма: «Если у вас нету тети, то вам ее не потерять!»
Клавдии нравился фильм «Ирония судьбы», она могла смотреть его бессчетное количество раз, и это ей не надоедало. Она мечтала, что когда-нибудь и в ее жизни произойдет невероятное приключение, сказочная история любви. В последние годы эти мечты приобрели характер несбыточных. Но все равно мечты есть мечты! В них нет границ, и возможности открываются одна за другой, как двери заколдованного дворца. И за каждой – что-то упоительно прекрасное, неизведанное, уготованное таинственными силами только для нее, и ни для кого больше.
Годы шли, а в ее жизни ничего существенно не менялось. Постепенно Клавдия пришла к выводу, что в книжках пишут о том, чего никогда не происходит в реальности. И фильмы снимают об этом же – о несуществующем. Где-то есть красота, отвага, преданность и любовь… Это как мифическая страна Эльдорадо. Многие о ней слышали, но никто в ней не бывал. Многие отправлялись на ее поиски, но возвращались ни с чем. Она снилась людям, лишала их покоя, бередила душу – но никогда, никогда не доплывали до нее корабли, не долетали самолеты, не доезжали поезда. Страна-мираж, страна-греза, страна-призрак… Призрак счастья.
Есть люди, которым почему-то везет. Есть и такие, которым ничего не дается в руки. Клава относила себя ко второй категории. Во всяком случае, жизнь с завидным упорством убеждала ее в этом.
Клавдия жила «на автомате» – продавала газеты, ела, спала, вновь продавала газеты. От постоянной ходьбы с тяжелой сумкой, стояния в переходе, нервного напряжения, в котором она находилась, недоедания и плохого сна она похудела. Но даже это не радовало. В ее сердце поселился страх. Хотя никто ее не разыскивал, никто не интересовался ею. Телефон молчал. Маме она звонила сама, говорила, что много работы, очень устает, прийти не может: некогда.
Клава старалась поменьше бывать дома. Она работала даже по выходным, возвращалась поздно, оглядываясь по сторонам и трясясь от страха. Однажды за ней увязался подозрительный прохожий. Он вышел из троллейбуса на той же остановке и шел за Клавой по пятам, не отставая. Она почти бежала, когда увидела, что прохожий заходит в ее подъезд. Сердце едва не выскочило из груди, захотелось кричать, звать на помощь. Сдержал стыд: она не могла себе позволить завопить на всю лестницу. К счастью, она успела добежать до своей квартиры, лихорадочно роясь в сумке в поисках ключей. Уже открывая дверь, Клава заметила, что мужчина позвонил в соседнюю дверь. Это оказался сосед, которого от страха она приняла за злоумышленника.
Придя в себя, она начала истерически смеяться. Она смеялась и смеялась, пока смех не перешел в плач. Слезы катились по ее щекам, обильные, как осенний ливень. Постепенно и слезы иссякли, перейдя в безнадежную, тяжелую тоску. Ей некому было пожаловаться, не на кого было надеяться, не от кого было ждать помощи. Она могла рассчитывать только на саму себя.
