Дали молча хлопнула капитана по широченной спине, потом села за стол. Не глядя на Хаддена, который даже и не думал еще прикасаться к обеду, она разлила по трем тарелкам суп с копченой рыбой и овощами, наполнила вином бокалы и звонко прищелкнула пальцами. Хрипло хмыкнув, Рино Гетц уселся за стол.
– Сегодня утром прибыли поверенные от нескольких городских цехов, – Дали разломила хлеб, – и Трир, прежде чем уехать с Филлихом и Хонтом, подписал несколько договоров.
– Что? – недоуменно прищурился Хадден.
– Цех рыботорговцев, цех мясников, цех пекарей, а с ними также зеленщики и коновалы. Все они хотели послужить Трону за половину обычной ставки этого города. После них, когда не было уже ни нас, ни Трира, пришли кузнецы и медники… Да слышишь ли ты меня, Арвел? Город хочет помочь нам, разве это не важно?
– Медники? – Хадден недоуменно бросил ложку и встал. – При чем тут еще медники?.. Какое мне дело до каких-то медников?
Гетц вскочил следом за ним. Арвел махнул рукой, снимая с гвоздя на стене свою рабочую холщовую куртку – из карманов торчали большие рукавицы.
– Между прочим, ты до сих пор не объявил полку об удвоении жалованья, – произнесла ему в спину Дали. – А сказать об этом должен ты и никто иной.
– Пусть назначат построение после ужина! – рявкнул, не оборачиваясь, Хадден.
Он вышел вслед за капитаном, гулко грохнув дверью. Караульный вытянулся, салютуя, но Арвел даже не глянул в его сторону – они с Гетцем почти бежали в сторону кухни, за которой виднелась бревенчатая изгородь артиллерийского парка, и под ногами у них чавкал растоптанный сапогами мох. Небо постепенно затягивали тучи, обещая вечерний дождь.
9
Ограда артпарка, наспех поднятая за день и половину ночи, представляла собой обычные жерди, набитые на вкопанный в землю брус – может, и лучше, чем у пастухов, но все же довольно нескладно. Заросшую вездесущими мхами землю покрывал толстенный слой сырой соломы, как требовали уставы, а молодым солдатам вменено было в обязанность каждые шесть часов сбрызгивать эту солому водой. Столетия использования порохов научили пеллийскую артиллерию отчаянно бояться любой искры. Фитили, пороха, ядра и готовые патроны всегда хранились подальше от парков в особо изолированных башнях, где караульные на входе обыскивали всех, включая крупных полководцев, на предмет случайно завалявшегося в кармане кресала или пистолетного замка. В конной артиллерии запрещались не только набойки на каблуках, но и шпоры, что иногда вызывало изумление милых дамочек в городках, куда прибывал на расквартирование тот или иной полк; чванливые и легкомысленные офицеры кавалерийской разведки любили хмыкать по этому поводу, однако задирать артиллеристов не решались никогда – приученные к жесточайшей палочной дисциплине, те стояли один за другого до смерти.
Рино Гетц вошел в артиллерийский парк не как хозяин, а, в соблюдение уставных норм, почти бегом, поднимая над головой руки. Оба караульных тотчас же вытянулись, салютуя длинными нарезными ружьями, и из-за соломенного навеса, где грелась походная кузня, пулей вылетел старшина.
– Артиллерийский парк, ваша милость, – начал он, – находится, э-ээ…
– Отлично ребята, отлично, – ударил его по плечу Арвел. – Всем, кто собирал орудия, – по три кувшина за мой счет. А если после стрельб попадем куда надо, каждый сам отобьет себе медаль из моего золотишка.
Стоящие возле полусобранных пушек солдаты ответили ему восторженным ревом. Хадден быстро подошел к ближайшему орудию. Цапфы ствола его интересовали мало, он смотрел на массивную переднюю камору. Его длинные пальцы, израненные и коричневые от въевшейся несмываемой железной грязи, заскользили по стыку каморы со стволом.
– Да, – произнес Арвел, – как это ни странно, но мы угадали… Старшина! Готовьте коней, мы начнем стрелять сегодня же.
Замок, распакованный и уже смазанный, лежал рядом на дощатом поддоне. Арвел откинул в сторону люльку заряда, проверил эксцентрики и сел на колени, ощупывая пальцами блестящий стальной створ будущего прицела. Солдаты уже подкатывали подъемное устройство с двумя блоками.
Хадден не говорил ничего, только подавал знаки руками. Широкий бронзовый конус вошел в сталь каморы, Гетц и двое крепких солдат налегли всем телом, вдвигая его на место, потом клацнули язычки защелок, и все трое, вытирая лица, отошли в сторону.
Перед Арвелом стояло его детище. Его мысль, та самая мысль, которая тенью возникла еще в полуголодные университетские годы, обдумываемая много лет после того, и вот – родившаяся в железной своей плоти только сейчас. Арвел потянул рукоять люльки, откидывая ее до упора вправо, закрыл предохранительный кожух заряда, потом ощупал пальцами капсюльную трубку.
Эта пушка должна была стрелять пять-шесть раз в минуту, и долгих-долгих ночей стоили ему эскизы карандашом на клочках бумаги. У него не было ни сыновей, ни дочерей, война началась слишком рано для него, а раз так, то вместо семьи делом его стала служба. Детьми его стали пороха, траншеи, мины и, наконец, пушки.
– Все стоит, как надо, – осторожно произнес Гетц.
Арвел выпрямился и покачал головой. Он до сих пор не верил, что все удалось, все части единого целого сложились в прекрасный механизм, способный посылать снаряды туда, куда укажет наводчик, с недостижимой ранее скоростью.
– Мы посмотрим, – выдохнул инженер, – до заката еще далеко. Лошадей, упряжь! Два орудия!
Гетц и его пушкари подтянули на подъемнике второй замок. Снова глухой стук металла, щелчки и тяжелый выдох едва не падающих от огромного усилия людей. Солдаты подкатили передки, укрепили на них хвостовики лафетов, потом застегнули предохранительные цепи. Каждую пушку тащили четверкой: кони были рослые, но все же уступали статью южным тяжеловесам Арвела. На телегу грузили дощатые щиты мишеней, а еще одна фура стояла уже загруженная – под толстым слоем смоленой парусины лежали ящики с зарядами, ядрами и коробка капсюлей. Там же, заботливо обложенные соломой, ждали своего часа прицелы. Хадден сел в простую, наполовину закрытую тентом телегу, которую Гетц обычно использовал для перевозки штабного имущества, и тронул за плечо кучера:
– Выехали из лагеря – сразу по тропе к югу, там будет старая королевская дорога. Во всем слушай меня, свернешь, когда скажу.
– Ясно, ваша милость, – отозвался тот. – В торфяники поедем?
– Ишь, носатый! Да, только чуть в сторону. Ну, пошел!.. Здесь вокруг одни неудобья, – повернулся Арвел к сидящему рядом Гетцу, – так что народу нет. Да и на торфяники редко теперь ездят.
Через полчаса Хадден велел кучеру тормозить. Дорога шла на юго-запад, а по обеим ее сторонам зеленела травами, усеянная кочками низина. Арвел спрыгнул на землю, прошел с десяток шагов и махнул рукой:
– Поставим пушки прямо тут! Грунт пока еще твердый, все отлично.
Гетц согласно закивал и бросился отдавать распоряжения. Упряжки съехали в траву, ловко развернулись так, что оба новеньких орудия стали жерлами на юг, прислуга тотчас же бросилась отцеплять передки. Солдаты действовали шустро, сноровисто, как на поле боя – знали, что Арвел не терпит лентяев. Из подъехавшей фуры выгрузили ящики, разложили на чистой парусине возле лафетов.
