Так и не закончив обеда, Олдер вышел из-за стола и, вызвав начальника гарнизона для беседы, покинул обеденную с самым невозмутимым видом. Зато, когда двери Олдером и сотником закрылись, Остен сунул ломоть прямо под нос главы крепости и прорычал:
– Что это?
Тот, надо отдать ему должное, даже не отшатнулся:
– Хлеб, глава.
Олдер нахмурился еще больше:
– Да он же испечен не из муки, а из мусора! Почему ты кормишь своих людей этой дрянью!
Скрывать сотнику было особо нечего, и вскоре Олдер узнал, что в долженствующих кормить гарнизон деревнях в прошлом году случился сильный недород. Из-за него ежегодную повинность снизили, но теперь селяне опять жалуются на то, что земля в этом году не уродила и отдавать им по большому счету нечего. Угрозы и обещание кары за не нерадивость ни к чему не привели.
Услышав такую повесть, Олдер лишь криво усмехнулся. Ему, в отличие от молодого сотника, было понятно, что селяне просто стараются избежать возвращения старой подати. Спусти им эту хитрость хоть раз, и недороды будут случаться каждый год. Холопов следовало проучить, и как следует!..
Решив припугнуть селян, Олдер не стал наведываться в ближайшую деревню с отрядом «карающих», а решил подождать, когда селяне сами привезут положенную им дань. Его расчет оказался верным – уже на следующее утро возле ворот крепости заскрипели колеса крестьянских телег.
Как только подводы оказались во внутреннем дворе, наблюдающий за воцарившейся внутри крепости суетой Олдер немедля спустился вниз, не забыв накинуть на плечи темно-вишневый плащ главы…
Стоило Остену появиться во дворе, царящий вокруг гомон мгновенно стих, а стоящий подле первой телеги староста – нескладный мужичонка с клочковатой, редкой бородой – немедля скинул с головы шапку, явив миру обширную плешь, и начал усердно кланяться:
– Все в срок привезли, все в срок… И сколько было велено – можете не сумливаться…
Олдер же, даже не взглянув в сторону усердно бьющего поклоны старосты, подошел к телеге и рванул завязки одного из мешков. Устойчивый прелый дух тут же шибанул в ноздри, и Остен, погрузив руку в мешок, извлек на свет горсть зерна, покатал его в ладони, ища следы плесени, и лишь после этого взглянул на старосту.
– Это, по-твоему, хорошее зерно, смерд?
Селянин, смекнув, что дело плохо, вновь начал бить поклоны и лепетать что-то про недород и дожди, но Олдер отмахнулся от этих пояснений, точно от надоедливых мух и, подпустив в голос побольше металла, спросил:
– Так это хорошее зерно или нет?
– Х-х-хорошее… – от страха перед грозным амэнцем язык у старосты стал заплетаться, а Олдер, шагнув к нему, ухватил селянина за ворот и силком всыпал ему в рот прелые зерна.
– Раз хорошее – жри!
Такого от главы не ожидали ни сами амэнские воины, ни прибывшие в крепость селяне – люди застыли во дворе, точно громом пораженные. Староста же, выпучив глаза, давился зерном, которое, конечно же, не жевалось, и не глоталось.
Олер же, понаблюдав за его потугами, достал из мешка новую горсть и почти ласково спросил:
– Ну, так как – хорошее? Или не распробовал еще? Так сейчас еще откушаешь – в мешке этого добра много…
После такой угрозы староста сжался едва ли не втрое и едва слышно пролепетал:
– Прелое… Плохое…
– Значит, ты сознательно привез на заставу негодную еду. Я расцениваю это, как бунт. А бунтовщиков принято забивать до смерти… Или вешать вместе со всеми их домашними!
Отступив на шаг, Олдер уже взялся за плеть, но прежде, чем она успела просвистеть в воздухе, староста повалился на колени, и закричал, что было мочи.
– Ошибка вышла, господин!.. Мы мешки попутали!.. Не доглядел я!
Все еще хмурясь, Олдер опустил плеть и повернулся к остальным селянам:
– Это правда?
Ни жевать зерно, ни получать плетью по спине, ни, тем более, быть повешенными крестьянам не хотелось, а потому они – дружно рухнув на колени, подтвердили слова старосты об ошибке и о том, что исправят ее уже сегодня, если глава даст им такую возможность.
… Уже к обеду на подворье крепости появились новые мешки – на этот раз зерно в них было отборным. Обитатели же других деревень, проведав том, что приключилось в крепости, даже не пытались изворачиваться и скаредничать, и это было весьма кстати – Олдер прибыл в Кабаний Клык со своими людьми, которых тоже надо было кормить…
Глава крепостного гарнизона, глядя на наполнившиеся кладовые, только и мог, что озадаченно чесать затылок – он вроде бы тоже грозился селянам страшными карами, и плеть в дело пускал, да только не сильно это помогало, а тут – на тебе…
Олдер же, видя эту растерянность, лишь усмехался – уже давно ставшая частью его самого наука старого Иринда не подвела и в этот раз… Впрочем, относительно хорошее настроение Остена испарилось без следа, когда в Кабаний Клык прибыл гонец с письмом от Владыки Арвигена.
Послание Амэнского князя сочилось словесным ядом. Арвиген писал, что ему – сирому и убогому старику, конечно же, трудно разгадать, несомненно, умный план Остена, но, тем не менее, он сомневается, что сидение подле Кержского леса и ловля Крейговского Беркута – одно и то же…
Не пора ли Олдеру заняться делом? А то пыточная простаивает без дела, и если в означенный срок посмевший бросить вызов Амэну Бжестров не будет висеть на дыбе, его место займет нерадивый охотник… Конечно же, жаль оставлять ребенка без отца, но княжеская опека все исправит…
Олдер дочитал послание Владыки с каменными лицом, а потом, оставив письмо на столе, подошел к узкой бойнице, заменявшей в его комнате окно, и сумрачно посмотрел на укрытое тяжелыми тучами небо. Послание Владыки свидетельствовало о том, что Арвиген, несмотря на заранее условленные сроки, желает заполучить человеческую игрушку как можно раньше и в этот раз не простит неудачи.
Но самым плохим было даже не это, а упомянутая в конце княжеская опека. Неужели Арвиген разгадал, как на самом деле Олдер относился к Дари?.. И теперь – рано или поздно потребует мальчика к себе?.. Или все объясняется скаредностью Владыки, решившего, что у Остенов, в случае чего, и так достаточно земель?.. По закону и уже давно составленному Олдером завещанию, в случае его смерти, опекать Дари до совершеннолетия должен был Дорин, но вряд ли двоюродный брат осмелится перечить воле Владыки…
По-прежнему стоя у окна, Олдер, что было силы, сжал кулаки – собственная смерть или пытки были ему не так страшны, как мысли о том, что будет ждать его тихого и болезненного отпрыска в замке Владыки…
Боль от впившихся в ладони ногтей несколько отрезвила Остена и он, упрямо тряхнув головой, вернулся к столу и, налив себе крепкого, кисловатого вина, склонился над расстеленной на нем картой крейговских вотчин. Илар заверил Остена, что купцы уже сделали свое дело, и весть о нежданной опале Амэнского Коршуна разошлась по Крейгу достаточно широко. Олдер тщательно поддерживал эту легенду, и делал все, чтобы его легко было найти – в том числе, выбирался с проверкой из Клыка в другие крепости. В неизменном темно-вишневом плаще, в сопровождении лишь двадцати воинов, он должен был казаться приметной и легкой добычей, но пока в округе было тихо. Даже случайные путники, которые могли бы оказаться разведчиками Бжестрова, не были замечены ни на дороге, ни в лесу, ни в поселениях…
