Мой долгий день начинается с утреннего Стейнбека. Просыпаясь, я осторожно открываю глаза и вижу, что он сидит за столом. Его большой блокнот открыт – он делает вид, что работает. На самом деле он просто ждет, пока я пошевелюсь. Он страшно голоден. Но утренний Стейнбек – очень застенчивый человек, который не в состоянии даже снять телефонную трубку и сделать хотя бы малейшую попытку внятно и грамотно переговорить с русскими официантками. Таким образом, мне приходится вставать, поднимать трубку телефона и на английском, французском и русском языках заказывать завтрак. Это поднимает настроение Стейнбека и делает его весьма дерзким. Он принимает вид переоцененного деревенского философа и говорит:
– Сегодня утром мне бы хотелось задать тебе несколько вопросов.
Все три часа голода он, очевидно, обдумывал эти проклятые вопросы, темы которых простираются от застольных привычек древних греков до половой жизни рыб. Я веду себя, как настоящий американец. Я легко и просто мог бы ответить на эти вопросы, но я вспоминаю о своих гражданских правах, отказываюсь отвечать и переадресую эти вопросы в Верховный суд. Однако Стейнбек легко не сдается: он продолжает хвастать своей вселенской эрудицией, пытается предложить мне помощь в образовании и в конце концов вынуждает меня отправиться в изгнание. Я нахожу убежище в ванной комнате, хотя просто ненавижу это место. Я заставляю себя лечь в ванну, выстланную наждачной бумагой, заполнить ее холодной водой и не вылезать из нее до самого завтрака. Иногда на это уходит много времени. После завтрака я получаю подмогу: прибывает Хмарский. Что характерно – в характере Хмарского нет утренних и вечерних фаз: он очень плох круглосуточно.
Целый день я вынужден бороться со ста девяноста миллионами, которые не хотят, чтобы их фотографировали, с господином Хмарским, который снобистски относится к фотографии, и с утренним Стейнбеком, который так чертовски наивен, что на все вопросы, заданные любопытствующими русскими героями, отвечает с дружеским ворчанием:
– А вот этого я и не знаю.
После этого эпохального заявления он теряет последние силы, схлопывается, как моллюск, и большие капли пота вспыхивают на его громадном, как у Сирано, лице. Теперь вместо того, чтобы фотографировать, я должен переводить странное молчание господина Стейнбека в интеллектуальные и уклончивые сентенции, чтобы мы могли как-то закончить день, избавиться от Хмарского и наконец вернуться домой.
После короткого умственного стриптиза наступает вечерний Стейнбек. Этот новый персонаж вполне в состоянии поднять телефонную трубку и произнести такие слова, как «водка» или «пиво», понятные даже самому тупому официанту. После поглощения определенного количества жидкости он говорит четко и свободно, а также имеет определенное мнение обо всем на свете. В этом состоянии он пребывает до тех пор, пока мы не находим нескольких американцев, у которых есть приятные жены, сигареты и родные напитки и которые до сих пор не отказались нас видеть. В это время Стейнбека можно вполне посчитать довольно веселым парнем. Если на вечеринке появляется красивая девушка, то он всегда готов защитить меня и выбирает место в точности между девушкой и мной. Примерно в это время он уже оказывается в состоянии говорить с другими людьми, а если я пытаюсь спасти от него невинную девушку, пригласив ее на танец, то никакая поломанная нога не мешает ему сразу пресечь это начинание.
После полуночи его наивность вступает в союз с силой. Он это демонстрирует одним пальцем. Точнее, он спрашивает наивных мужей, знают ли они что-нибудь о борьбе на пальцах. Эта игра состоит в следующем: два джентльмена садятся за стол лицом друг к другу, плотно ставят локти на скатерть и сцепляются средними пальцами. После короткой схватки господин Стейнбек обычно прижимает пальцы соперника к скатерти и многословно извиняется. Ближе к ночи он готов сразиться в эту игру с кем угодно. Однажды он даже сцепился пальцами с одним русским, который для всех, кроме него, выглядел в точности, как генерал.
После определенного количества мягких уговоров и длинных рассуждений о человеческом достоинстве мы наконец возвращаемся домой. Примерно в три часа ночи вечерний Стейнбек преображается в свою ночную версию. Он лежит на кровати, крепко держа в руках толстый том стихов, написанных около двух тысяч лет тому назад. Поэма называется «Витязь в тигровой шкуре». Его лицо полностью расслаблено, рот открыт, и этот человек тихим низким голосом храпит, не ведая никаких ограничений и запретов.
Я удачно позаимствовал этот мистический шедевр у Эда Гилмора, поскольку знал, что меня будет мучить бессонница и мне придется читать его до утра.
Я оставляю вас, дорогие американские читатели, и хочу заверить ваших русских коллег: все, что господин Хмарский напишет о нас в газете «Правда», есть совершеннейшая правда.
КОНЕЦ ЖАЛОБЫ
7
Где бы мы ни были в России – в Москве, на Украине, в Сталинграде, – магическое слово «Грузия» звучало постоянно. Люди, которые никогда там не были и которые, наверное, никогда не смогут туда попасть, говорили о Грузии с восхищением и каким-то страстным желанием побывать в этих волшебных местах. Они говорили о грузинах как о суперменах, как о великих мастерах пить, великих танцорах, великих музыкантах, великих работниках и великих любовниках. Они говорили о стране, расположенной на Кавказе, у Черного моря, просто как о втором рае. И мы начинали верить: большинство русских надеется, что если они будут честными и добродетельными, то им воздастся и после смерти они попадут не на небеса, а в Грузию. Это край, щедро одаренный прекрасным климатом, богатой землей и собственным маленьким океаном. Поездкой в Грузию здесь иногда награждают за большие заслуги перед государством. В Грузию едут, чтобы восстановить силы после долгой болезни. Даже во время войны Грузия была благословенным краем, куда не добрались немцы, не долетели их самолеты, не дошли их войска. Грузия стала одним из тех мест, которые совсем не затронула война.
Как всегда, рано утром мы очутились в московском аэропорту, где просидели полтора часа в зале для особо важных персон, попивая чай под портретом Сталина. Как обычно, в ночь перед отъездом мы были на вечеринке и практически не спали. Забравшись в самолет, мы сразу уснули и проспали до самого приземления в Ростове. Летное поле здесь было местами разбито, и на восстановлении прилегающих объектов работало большое число заключенных. Вдали виднелся полностью разрушенный город – он во время войны сильно пострадал от боев.
А потом мы очень долго летели над бескрайней равниной, пока наконец не увидели вдали горы. Это были потрясающие горы! Потом мы набрали высоту и пролетели очень высоко над Кавказом. Мы видели высокие пики и острые гребни, а между ними – горные реки и древние села. На некоторых вершинах лежал снег – и это летом! Мы долго смотрели на совершенно плоские равнины, так что снова взглянуть на горы было очень приятно.
Мы поднялись еще выше и увидели вдали Черное море. Потом наш самолет снизился и полетел вдоль морского берега. Здесь было очень красиво. Все было покрыто зеленью. К самому морю спускались холмы, на которых росли прекрасные деревья – черные кипарисы. Среди холмов виднелись деревни, большие дома и санатории. Эти места можно было принять за побережье Калифорнии, с той лишь разницей, что Черное море не такое большое и буйное, как Тихий океан, а берег здесь не такой каменистый. Черное море на самом деле синего цвета и очень спокойное, а пляжи кажутся белыми.
