Динь сказала, что тень в большой коробке (она хотела сказать — в комоде), и Питер тотчас подскочил к ящикам и начал обеими руками выгребать из них содержимое и швырять всё на пол, словно король, бросающий медяки в толпу. Он скоро нашёл свою тень и так обрадовался, что захлопнул ящик, не заметив, что в нём осталась Динь.
Если он о чём-нибудь и думал в эту минуту (а я подозреваю, что думать было не в его привычках), то, конечно, только о том, что тень тотчас же прирастёт к нему, стоит только прижать её покрепче; когда же этого не случилось, он пришёл в ужас. Он попытался прилепить её мылом, взятым из ванной, но у него ничего не вышло. Дрожь пронизала Питера, он уселся на пол и расплакался.
Его плач разбудил Венди, и она села в постели. При виде незнакомого мальчика, плачущего на полу, она не испугалась, а скорее приятно удивилась.
— Мальчик, — спросила она вежливо, — почему вы плачете?
Питер тоже умел быть необычайно вежливым — он выучился светским манерам на праздниках у фей; он встал и с чрезвычайной учтивостью поклонился Венди. Ей это очень понравилось, и, сидя в постели, она ответила ему поклоном.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Венди Мойра Анджела Дарлинг, — ответила она не без гордости. — А вас?
— Питер Пэн.
Она уже знала, что это Питер, но всё же его имя показалось ей коротким.
— И всё? — спросила она.
— Да! — ответил он резко. Впервые в жизни он почувствовал, что имя у него и вправду коротковато.
— Простите, — сказала Венди Мойра Анджела.
— Чепуха, — отрезал Питер. Она спросила, где он живёт.
— Второй поворот направо, — сказал Питер, — а потом прямо, до самого утра.
— Какой смешной адрес!
У Питера сжалось сердце. Он подумал, что адрес, пожалуй, и в самом деле смешной.
— Нет, не смешной! — сказал он.
— Я не то хотела сказать, — поправилась Венди, вспомнив, что Питер был её гостем. — Я хотела спросить: на письмах так и пишут?
„Лучше б она не вспоминала про письма“, — подумал Питер.
— Не получаю никаких писем! — сказал он презрительно.
— Но ваша мама получает?
— Нету меня никакой мамы! — ответил он.
У него не только не было мамы, но не было ни малейшего желания её иметь. Он считал, что про матерей вообще зря говорят столько хорошего. Но у Венди сердце сразу заныло от жалости.
— Ах, Питер, теперь понятно, почему ты плачешь! — вскричала она, спрыгнула с кровати и подбежала к нему.
— И вовсе я не поэтому плакал, — сказал он с негодованием. — Я плакал потому, что никак не могу прилепить свою тень. А вообще я и не думал плакать!
— Она отлепилась?
— Да.
Туг Венди увидела тень, лежащую на полу; тень была такая мятая, что Венди стало невыносимо жалко Питера.
— Какой ужас! — сказала она.
Впрочем, она не могла сдержать улыбку, увидев, что Питер пытался прикрепить её мылом. Уж эти мальчишки!
К счастью, она тут же сообразила, как помочь горю.
— Её надо пришить, — сказала она высокомерно.
— Что такое „пришить“? — спросил он.
— Ой, какой ты невежа!
— Вот и неправда!
Ей было очень приятно, что он не знает таких простых вещей.
— Я тебе её пришью, маленький, — сказала она. Непонятно, почему она его так назвала, — ведь он был с неё ростом.
Она достала свою рабочую шкатулку и принялась пришивать тень ему к пяткам.
— Боюсь, что тебе будет немножко больно, — предупредила она.
— О, я не заплачу! — сказал Питер.
Он уже был уверен, что никогда в жизни не плакал. Он сжал зубы и не заплакал, и скоро тень уже вела себя вполне прилично, хоть и выглядела всё же немножко помятой.
— Надо было её прогладить, — сказала Венди задумчиво.
Но Питера, как и всех мальчишек, это ничуть не заботило, и он в восторге запрыгал по комнате. Увы, он уже забыл, что своим счастьем обязан Венди. Он был уверен, что сам пришил себе тень.
— Какой я умный! — кричал он радостно. — Нет, вы только подумайте, какой я умный! — И он закукарекал.
Мне очень грустно в этом признаться, но самодовольство было одной из самых привлекательных черт Питера. По правде говоря, не было на свете большего зазнайки, чем Питер.
Венди возмутилась.
— Ну и самодовольство! — воскликнула она с едкой издёвкой. — А я, по-твоему, тут совсем ни при чём?
— Нет, отчего же, ты тоже кое-что сделала, — ответил небрежно Питер и продолжал плясать.
— Кое-что! — сказала она свысока. — Что ж, если я здесь не нужна, я могу и удалиться…
И с большим достоинством она прыгнула в постель и с головой накрылась одеялом.
Питер подумал, что она выглянет, если он притворится, будто уходит, но, когда из этого ничего не вышло, он присел к ней на кровать и легонько толкнул её ногой.
— Венди, — сказал он, — не удаляйся. Я всегда так кричу, когда я собой доволен.
Но она осталась под одеялом.
— Венди, — сказал он голосом, перед которым не устояла ещё ни одна женщина, — Венди, от одной девочки больше пользы, чем от двадцати мальчишек.
Венди, конечно, была женщиной до самых кончиков своих пальцев, хоть пальчики эти и были совсем невелики, и она высунула голову.
— Ты правда так думаешь, Питер?
— Да, думаю.
— По-моему, это очень мило с твоей стороны, — заявила она. — Тогда я опять встану.
И она села рядом с ним на кровати.
— Хочешь за это поцелуй? — спросила Венди. Питер протянул руку.
— Разве ты не знаешь, что такое „поцелуй“? — спросила Венди в смятении.
— Буду знать, когда ты мне его дашь, — ответил он холодно. И, чтобы не обидеть его, Венди дала ему напёрсток.
— Ну а теперь, — сказал он, — вот тебе поцелуй. Хочешь? Она сдержанно ответила:
— Ну что ж, пожалуй…
И наклонила к нему лицо. Это было очень глупо с её стороны, потому что он просто сунул ей в руку желудёвую пуговицу. Она медленно выпрямилась и сказала вежливо, что всегда будет носить его „поцелуй“ на цепочке Так она и сделала — это было очень кстати, потому что впоследствии он спас ей жизнь.
Когда люди в нашем кругу знакомятся, они обычно интересуются возрастом друг друга, и потому Венди, которая всегда старалась вести себя как полагается, спросила у Питера, сколько ему лет. Это был не очень удачный вопрос — так порой бывает на экзамене, когда тебе предлагают грамматику, в то время как тебе хотелось бы написать, какие короли правили в Англии.
