Джордж никак не мог решить: счастливая ли у него семья. Вроде бы да. Им так хорошо всем вместе присесть на любимую прибрежную скамейку с памятной медной табличкой в честь некоего покойного Гэри Бойли, «доброго отца, мужа и настоящего джентльмена», — воздвигнутую на средства его вдовы. Поболтать, разглядывая море и чаек, потом заглянуть в ресторанчик и купить там жареной рыбы с картофельными чипсами. Но это всё, что они могли себе позволить. И Джордж просто всем телом своим, а не только душой, ощущал их непроходящую бедность. Мама не работала, а отец, хоть и кормил семью, не мог вкалывать за двоих мужчин. Ведь в этом случае он совсем бы не видел свою жену и детей.
Отец даже не делал попыток найти дополнительную работу. И страшно гордился той единственной, что имел. Вот и сейчас он с мальчишеской улыбкой следил за тем, как кружили над берегом привыкшие к угощениям упитанные чайки и, блаженно щурясь, произносил:
— Видите вон там большую баржу? Это повезли на материк машины с нашего завода.
Но Джорджу иногда думалось, что лучше бы отец перетрудился — вместо того, чтобы годами бесплодно мечтать. Смотришь, тогда бы они хотя бы раз в жизни купили себе билеты на огромный пароход, который отвёз бы их в Австралию,
Глава вторая
Кража из «Лавки Древностей»
Приятно гулять по Бэттлбриджу — сельскому месту с извилистой широкой рекой, мостиками и деревенскими коттеджами. Но Джорджу не терпелось пройти к деревянному небоскребу с чайной комнатой в башне пятого этажа. Прежде в этом здании был элеватор для хранения зерна. С помощью транспортёра зерно спускали вниз и загружали на баржи, которые приплывали по реке. Теперь здесь находится заветный для мальчишеского сердца магазин «Лавка Древностей».
Джордж ни с чем не спутает её запах — сладкий и тяжёлый одновременно от множества собранных вместе старых, повидавших разных хозяев вещей. У каждого предмета здесь имеется своя история, и все вместе они образуют одну большую — историю Англии.
Немногочисленные покупатели со знанием дела и благоговением ходят тут по комнатам, протискиваясь между старинными сундуками, комодами, зеркалами, картинами. Рассматривают столетней давности табакерки, надписанные дамами прошлого любезные открытки, привезённые их кавалерами из дальних тропических стран затейливые восточные вещицы. В продаже имеются даже древнеримские монеты и зубы динозавра! И трофеи Второй мировой войны.
Непостижимо, что сторожит это богатство один-единственный продавец. Да и у того вид сонный: подперев голову руками, он то ли дремлет с открытыми глазами, то ли слушает радиопостановку. Рядом с продавцом стоит клетка, из нее таращит кроткие бусинки-глазки морская свинка. «Свинка не продается», — написано на прикрученной проволокой бумажке.
Побродив по Лавке, мама выбрала из расставленного вокруг добра старенькую садовую табличку со словами: «Гусеницам и слизнякам вход воспрещен! Сад находится под охраной», а также красивую металлическую банку и несколько старых открыток.
Детей заинтересовала игрушечная лошадка с повозкой и кучером. В спине у нее торчал ключ. Чей-то прадедушка заводил ее, когда был мальчиком, и лошадка двигала передними и задними ногами. «99 фунтов. Уценка, — было написано на картонном ценнике, который висел на шее кучера. — Механизм неисправен». Понятное дело, колесики и зубчики износились за долгие годы. А старший Скидмор задержался в секции музыкальных тринкет-шкатулок викторианской эпохи. Среди них попадались занятные — фарфоровые. Долгий путь прошла эта белая глина — от первого эскиза до обжига в печи, через эмали, лаки, — чтобы стать раскрашенными фигурками играющих детей, собак и котят. Отец склонился над тщательно вылепленным лопоухим фарфоровым человечком, который сидел в кресле с листком бумаги. Ноги человечка не доставали до пола, потому что кресло было ему велико. Но оно и не могло быть другим — как раз в его основании скрывалась шкатулка. Филипп Скидмор осторожно перевернул ее, разглядывая монограмму сделавшего вещь мастера: — Ммм… непонятно, ничего не написано, — он потянул человечка за туловище, и шкатулка открылась. — Хотя забавно… И камень зачем-то в нее положили. Ларчик оказался с музыкой. Внутри что-то ожило — как будто железные бабочки заскребли крыльями, и усталый механизм выдал завораживающую своим однообразием мелодию. Джордж дожидался ее окончания, поеживаясь от непонятно откуда налетевшего сквозняка и недоумевая, как можно интересоваться такими старушечьими вещами.
Мама с Брэндой все любовались открытками, а мальчик уже хотел потянуть отца в свой любимый отдел, где лежали окаменелости, как вдруг он заметил, что внутри шкатулки, которую отец уже поставил обратно, лежит не простой, а удивительный камень.
Джордж внимательно рассмотрел его. Справа он казался красным. А если поглядеть слева, камень казался коричневым. Он весь мерцал теплым светом, словно подсвеченный изнутри лампочкой. Покрывавшие его отпечатки давно вымерших растений напоминали рисунки и даже письмена. Как будто очень терпеливый мастер корпел над ним месяцами, выбивая узоры. От камня трудно было отвести глаза.
— Ух ты, — сказал Джордж, плотнее наваливаясь животом на витрину. Он долго лежал на ней, витрина даже стала теплой. В тот момент мальчик понял, что не хочет больше ничего, кроме этой окаменелости. Он готов все свою коллекцию за неё отдать!
Камень, хотя и был в шкатулке, наверное, можно купить отдельно, подумал мальчик. Он уже решил, что дома положит его на самое видное место на полке — среди трилобитов. И обязательно похвастается перед Питером Вэстом.
— Пап, а пап… — осторожно попросил Джордж. — Купи мне его на день рождения.
— Булыжник? — пошутил Филипп. — Хорошая идея — недорого и сердито.
Они подошли к сидевшему за своей конторкой равнодушному продавцу.
— Ну, давай сам, — шепнул старший Скидмор сыну.
Джордж спросил цену. «О, Боже! Если бы я мог повернуть время назад, чтобы предотвратить это страшное злодеяние», — воскликнули из транзисторного приемничка. Продавец нехотя убавил громкость и ответил, что в Лавке не торгуют подобным товаром.
— Да он вот тут лежит, — показал Джордж на шкатулку. Продавец подошел к витрине, раскрыл шкатулку и с удивлением передал окаменелость Филиппу. — Впечатляет, — сказал отец. — Почем у вас десяток таких?
Джордж счастливо рассмеялся — он уже держал наготове пакет, чтобы положить туда покупку. Но продавец задумался, как-будто первый раз увидел окаменелость, а затем назвал немыслимую цену.
— Что?? Сто пятьдесят девять фунтов? Сто пятьдесят девять фунтов? — страшным голосом переспросил отец, кладя камень обратно в шкатулку. По его лицу Джордж понял, что вероятность покупки равна нулю.
— Пап, ну пожалуйста.
— Слишком дорого.
— Ну пап… — слезы приготовились капнуть из глаз мальчика.
— Нет.
Джордж знал, что такое «нет» означает не «нет, хотя возможно», а именно «нет»… Подумаешь, сто пятьдесят фунтов, большие деньги! Он бы на месте отца не стал жадничать. Правильно тетя Мэри говорит: глупо вкалывать с утра до вечера, если не можешь купить то, что хочется. Мамина сестра — настоящая миллионерша, и при том не работает. Она знает, о чем говорит.
