Как бы то ни было, больше всего на свете Букашка любит как раз «га-га-га», там находить «га-га» и показывать их папе с мамой. И еще «мя» (кисок). Их тоже надо найти и показать. Ну, и уж непременно «ка» (это значит, качаться на качелях). Последнее — самое-самое любимое-прелюбимое ее занятие. Происходит это так. Мама устраивается на подвесном сидении, садит дочку себе на колени и, придерживая ее, начинает плавно раскачиваться. А Букашка при этом самозабвенно повторяет: «Ка-а… Ка-а-а…»
… Сегодня мама сказала:
— Ужасно обидно, что, когда мы с Сашкой валялись в больнице, прошел ее День рождения. Самый первый в жизни настоящий День рождения у человека, а отметить его, как следует, не получилось.
— Зато мы выздоровели, — возразил папа. — Вот что главное. А День рождения мы можем хоть сейчас устроить. Делов-то.
На том и порешили: как придет с работы бабушка, так все и отправятся на праздничный пикник, благо, погода стоит на редкость ясная. А пока бабушки нет — именинницу решили выгулять в центре города.
— Пора ребенку развеяться, — пояснила мама.
— Давно пора, — согласился папа, усадил Сашку себе на загривок.
— Га-га-га, — подтвердила она, и втроем они двинулись к остановке.
Сначала ехали на автобусе, и Сашка прыгала у папы на коленях. Потом вышли на площади, и Сашка увидела огромную клумбу розовых тюльпанов. Как будто ими случайно засадили вместо травы футбольное поле. Лицо у Букашки сразу стало такое светлое и удовлетворенное, словно она всегда знала, что мир должен выглядеть именно так. Как будто рыбке впервые показали море, и она подумала: «А, так вот где я должна жить!» Топ, топ, топ, — пошла Сашка к цветам. Наклонилась, понюхала и зажмурилась от удовольствия. Или потому что лепесточки нос пощекотали.
Потом папа с мамой подвели ее к фонтану, и она огромными глазами стала разглядывать, как высоко взмывают, а затем падают вниз белые пенные струи. Смотрела, смотрела… И вдруг стала канючить, протягивая к воде лапки. Что тут поделаешь? Папа приподнял ее и, держа за животик, осторожно наклонил. «Шлёп! Шлеп!! Шлеп!!!» — принялась она бить ладошками по воде, брызги — в стороны! Мы — сами себе фонтаны!..
А потом она увидела прекрасных животных. Они были точно такие же, как ее резиновый ослик, только не резиновые и раз в десять больше. И еще живые. И это были не ослики, а лошадки. Но все равно она их узнала, во всяком случае, сразу поняла, что на них, как и на ослике, можно кататься. Или как на папе. Среди них была одна лошадка поменьше других — пони. На нее-то мама и посадила Сашку, и они осторожно обошли площадь кругом. Выражения лица Букашки и морды пони были при этом одинаково серьезные и ответственные. Еще бы: катание верхом — занятие не шуточное: одно из важнейших и древнейших достижений человека.
… По дороге назад, в автобусе, Сашка уснула. А когда проснулась, дом был полон народу: тут были и папа с мамой, и бабушка, и дядя Макс с тетей Наташей. И все они стали дарить ей подарки. Очень нужные и полезные. А именно.
Пестрый металлофон («бум-бум»), на котором можно было бы, наверное, сыграть какую-нибудь песенку, если бы уметь. Но даже если не уметь, можно замечательно тоненько-тоненько звякать, ударяя по железным полоскам деревянной колотушкой — «бум, бум, бум…»
Блестящую надувную бабочку («ба») на рукоятке.
Большеглазую куклу («кука») с рыжими косичками, которая умеет петь, если ей стукнуть по животу, и которой можно приплясывать об пол.
Разноцветные шарики («мя», потому что, по сути, они — мячики). Шарики были надуты гелием, отчего, если отпустить веревочку, они падали не на пол, а на потолок.
Какую-то странную деревянную штуковину на колесиках («га», потому что с глазками и похожа на гусеницу), которую можно катать, держа за палочку («па»), и ее рожки при этом весело подрагивают.
— Вот, Саша, запомни, — сказала мама. — Когда всего так много, и все такое интересное, это называется «День рождения». А теперь давай-ка собираться на природу.
За городом
— Ж-ж-жили мы себе, не туж-ж-жили, как вдруг являются какие-то, понимаешь, граж-ж-ждане и давай тут всё ж-ж-жечь! — возмущенно поглядывая на дым костра, пожаловался большой черный жук знакомому комару.
— З-запах з-зато — з-замечательный! — возразил тот, вися поблизости и мелко подрагивая крылышками.
— Ж-женым ж-же воняет! — не поверил хитиновым ушам жук.
— Я про приез-зжих, — кровожадно потер лапками комар. — З-знатно, соблаз-знительно пахнут. Раз-зведаю… — сказав это, он, не медля, полетел к людям.
— Уж-жас, — угрюмо промолвил жук, провожая его взглядом. — Ну, и друж-жок у меня. Ж-жуть. Как ж-жить?.. — заключил он и закопался в землю.
Рядышком, почти из того же места, вылез розовато-серый дождевой червяк, потянулся на солнышке и сказал собственному хвосту:
— Не знаю… Лично мне всё нравится.
— Мне тоже, — согласился хвост.
Действительно, ничего такого уж страшного и необычного тут не происходило. Регулярно с конца весны и до начала осени в этом загородном саду-огороде устраиваются семейные пикники с шашлыками. Но еще в прошлом году ни этого жука, ни этого комара на свете не было, потому они и не знали о такой традиции.
Комар подлетел к компании и принюхался. Вкуснее всех, само собой, пахла Сашка-Букашка. Но она же была и зорче всех.
— Ма! — сказала она веско, указывая на него вытянутым вперед пальцем. Она и раньше видела комаров и называла их именно так. Однажды один такой даже укусил ее, и с тех пор она относилась к этим насекомым настороженно. Идея того, что кто-то может ее есть («ням-ням») была для Букашки неприемлема.
Все посмотрели в указанном направлении и принялись шлепать ладонями. Глядя на взрослых, радостно хлопать в ладоши стала и Сашка. Комар оторопело раскланялся.
— Я, конечно, з-замечательный, благообраз-зный и грациоз-зный, — забормотал он, — и все же я не раз-зумею, чем обяз-зан…
Но люди его не слушали.
— Ах, негодяй! — воскликнула мама, и комар еле успел проскользнуть между ее ладоней. — Так и вьется вокруг ребенка!
— Не трожь, вампир! — вторил ей папа.
— Вот мясо для еды, его и кусай, не жалко, — гостеприимно предложила тетя, нанизывая на шампур маринованные кусочки.
«Вот, значит, вы как…» — мрачно подумал комар, увертываясь в очередной раз. Возмущению его не было границ. Сперва он хотел объяснить людям, как несправедливо и нечестно они с ним поступают, но потом плюнул и полетел прочь, тихонько зудя себе под хоботок:
— Нельз-зя так нельз-зя. Сраз-зу бы сказ-зали. Но з-зачем тогда приез-зжать? Драз-зниться только…
Не понравились комару такие гости. Чувство это было взаимным.
