– Тридцать лет, улица Трудовых подвигов, десять, – наобум сказала я. – А телефон запиши мой сотовый, я хочу узнать результаты анализа как можно скорее.
– Это значит, недельки через две, – кивнул Витя, старательно заклеивая пакетик с волоском и прилагающейся к нему сопроводительной бумажкой липкой лентой.
– Когда?!
– Недельки через две, – повторил Витя. – А что, тебе срочно нужно? Понимаешь, обычно мы отправляем материалы в Москву, в специальный институт, к тому самому ученому дядечке, который придумал этот метод. А у него таких контор, как наша, по всей стране не меньше десятка, поэтому имеется очередь.
– А в обход очереди никак нельзя? – Я пристально посмотрела Вите в глаза и с намеком сказала: – Скоро весна, Тяпа твоя, наверное, опять загуляет…
– Очень-очень срочно нужно? – Витя вздохнул. – Погоди, дай подумать… Самолет в Москву через два часа, я сам поеду в аэропорт, передам со стюардессой очередную порцию материалов и твой пакет тоже. В четыре часа все будет уже в лаборатории, и, если попросить сделать экспресс-анализ сразу же, результаты будут уже завтра.
– Витя! Организуй этот процесс – и можешь считать судьбу Тяпиного потомства решенной раз и навсегда! – горячо попросила я.
– Уговорила! – хохотнул Витя, ловко выдергивая из-под моей руки последний кусочек пастилы. – Ой! А кофе-то мы себе не сделали! Почему?
– Потому что ножницы у тебя есть, а ложечек нет!
Ложечки нам принесла срочно вызванная девица из приемной. Мы с Витей выпили кофе и мило поболтали. Поскольку я не была дома уже несколько дней, мне было интересно, продолжает ли злодействовать в нашем микрорайоне неведомый маньяк, о котором говорил Лазарчук. Витя сказал, что маньяк, насколько ему известно со слов бабушек-соседок, больше никак себя не проявлял, но и найден не был.
Сочтя на этом светскую часть визита завершенной, я допила кофе, попросила передать привет Маше, отдельно Тяпе и откланялась.
В родной телекомпании, куда я поехала из «Вале», отклонившись от курса лишь для того, чтобы заскочить в булочную, произошли некоторые перемены – в основном в настроении моих коллег. Если до обеда они оживленно обсуждали завершившиеся каникулы, то теперь приглушенными голосами говорили о внезапной кончине нашего главного.
Краем уха прислушиваясь к этим разговорам, я сунула в микроволновку купленные по пути пирожки с мясом и заварила себе чай. Разогревшиеся пирожки так вкусно пахли, что собравшийся в редакторской народ начал шевелить носами и завистливо поглядывать в мою сторону.
– Вы разве еще не обедали? – спросила я, опуская руку с надкусанным пирожком.
– Обедали, – грустно сообщил оператор Вадик. – Я, например, ел салат «оливье».
– Ты не любишь салата «оливье»? – спросила я, не понимая причины Вадиковой тоски.
– Я любил «оливье», – вздохнул он. – Я горячо любил его тридцать первого декабря, а также с первого по пятое января включительно. На Рождество, седьмого, я почувствовал, что охладеваю к нему, но все-таки еще некоторое время честно пытался любить. Не пропадать же добру! Но тринадцатого января, на старый Новый год, я решительно сказал салату «оливье»: «Адью! Увы мне, любовь прошла!» Тем не менее мамуля опять настрогала полный тазик уже ненавистного мне «оливье» и сегодня утром коварно наполнила им мой обеденный судочек!
– Хочешь пирожок с мясом? – пожалев несчастного, спросила я.
Вадик не успел ничего ответить, потому что вмешался другой наш оператор, Женя:
– Он хотел пирожок с мясом! – пафосно поведал Женька. – Он страстно хотел его сегодня с девяти утра и до полудня включительно! Но в обед он понял, что пирожок не отвечает ему взаимностью, и слился в экстазе с нелюбимым, но доступным салатом «оливье»!
– Однако помещенный в микроволновку пирожок своим пленительным ароматом освежил мои смутные воспоминания о простой здоровой пище, – сообщил Вадик.
– Клоуны! – укоризненно сказала парням журналистка Наташа. – Вспомнили бы лучше, кому мы обязаны этой замечательной микроволновкой! Если бы не Дмитрий Палыч, царство ему небесное, вы бы до сих пор разогревали свои обеды на батарее!
Это была чистая правда. Осенью, как только включили центральное отопление, наши парни приспособились разогревать пирожки, бутерброды и прочую снедь на батарее. Ее чугунные ребра позволяли очень удобно размещать пироги и бутер-броды в персональных гнездышках по всей длине отопительного прибора.
– Палычу мы обязаны гораздо большим, чем эта микроволновка, – пробормотал погрустневший Женька.
– Хороший был мужик, – согласился Вадик. – Ни фига не понимал в телевидении, но за людей стоял горой!
– Кстати, я никогда не видела, чтобы он сам пользовался этой микроволновкой, – вспомнила я. – По-моему, я вообще никогда не видела, чтобы он что-нибудь ел или пил!
– Дмитрий Палыч сидел на строжайшей диете, – кивнула Наташа. – Ему так много чего было нельзя, что он стеснялся кушать на людях.
– А чем он болел? – спросила я.
– Вообще говоря, много чем, – уклончиво сказала Наташа. – Самое главное, что у него был сахарный диабет, инсулинозависимый.
– Это значит, что без регулярных инъекций он просто жить не мог? – уточнил Женька.
– Я бы даже сказала – не смог, – кивнула Наташа. – Знаете, отчего он умер? Я случайно узнала от своей тети, у нее муж тоже диабетик, он как-то лежал в больнице вместе с нашим Палычем, а потом они приятельствовали… Так вот, Дмитрий Палыч купил фальсифицированный инсулин. Слышали, наверное, про поддельные лекарства, когда под видом аспирина продается прессованный тальк и тому подобное? А это был поддельный инсулин. Вообще не инсулин, дрянь, не имеющая никакого отношения к лекарству!
– И человек умер оттого, что не получил жизненно необходимой дозы препарата?! – ужаснулась я. – Это же просто кошмар! Кто этим занимается?
– Думаю, милиция тоже очень хочет это узнать, – Наташа пожала плечами. – Какой-нибудь подпольный цех, стряпающий разную гадость из водопроводной воды и мела и фасующий свою «продукцию» в коробочки и ампулы, неотличимые от заводских. Причем наверняка с указанием реквизитов вполне приличных фабрик!
Мы немного помолчали. Я машинально допила остывший чай, посидела в тоске и вспомнила, что хотела сходить к директору и выклянчить компенсацию за погубленный отпуск. Теперь, когда весь персонал был в сборе и трудовой процесс вошел в свое обычное русло, особой необходимости во мне как в и.о. главного не было. У нас каждый знает, когда и что ему делать. И если чего-то не делает, то только потому, что не хочет.
– Отгулы? Какие отгулы? – Алексей Иванович изобразил удивление, непонимание и некоторое недовольство моей несознательностью. – Телекомпания только-только приступила к работе, и именно сейчас все мы должны трудиться особенно усердно, ибо затянувшиеся праздники деморализовали и обескровили наших рекламодателей и спонсоров, что неминуемо приведет к образованию в бюджете прорех и дыр…
