Снегопад прекратился, но было очень холодно, набравший силу норд-ост завывал, как сотня наемных плакальщиц, так что даже не знаю, отчего больше слезились глаза присутствовавших – от горя или от ветра. Шубку мою продувало насквозь, а спрятаться в открытом поле было негде – распахнутая могила была не в счет. Ее быстро занял Ника. К счастью, церемония прощания не затянулась, и уже минут через тридцать, так и не перемолвившись ни с кем ни единым словом, я вернулась в машину, клацая зубами.
– Ну, что там? – обиженным голосом несправедливо наказанного ребенка спросила Ирка.
– Что ты хочешь услышать? – не поняла я.
– Как все прошло?
– Какие могли быть варианты? – Я пожала плечами, а потом обхватила их руками и затряслась, как отбойный молоток. – Ух, как я замерзла! Холодина страшная! Слушай, может, не пойдем на поминки? Я продрогла до костей, и потом, все это так грустно…
– Нет уж! – рассердилась Ирка. – Ты была на похоронах, а я – нет, так хоть на поминках появлюсь!
– Тогда давай так: я была на похоронах, а ты пойдешь на поминки! – я тут же нашла компромисс. – До кафе я тебя отвезу, а обратно приедешь с кем-нибудь из гостей, у тебя же там наверняка полно знакомых, Ника был твоим одноклассником, а не моим.
– А ты куда? – с подозрением спросила подруга.
Я уже крутила «баранку», медленно ведя машину по заснеженным аллеям кладбища. Дорога была скользкой, «шестерку» заносило.
– Я-то? Даже не знаю. – Я немного подумала.
Погода вкупе с похоронами навевала печальные мысли, хорошо бы хоть немного развеять тоску, а как?
– Пожалуй, я загляну к себе домой, – решила я. – Постираю Коляновы домашние джинсы, поутюжу Масянькины вещички… Ага, еще елку разберу! Слава богу, все новогодние праздники позади.
– Не все, – сказала Ирка, оглядываясь, чтобы проверить, следуют ли за нами другие машины, составлявшие траурный кортеж. – Ближе к концу февраля еще будет Новый год по-буддистски!
– Это уже без меня. – Я покачала головой. – Или, во всяком случае, без елки. Она и сейчас-то, наверное, уже осыпается вовсю, а к концу февраля от нее только палка останется.
– А вот я слышала, что в Германии существует специальная команда, которая после Рождества собирает выброшенные елки и высаживает их в землю. Каждая четвертая приживается, – сообщила Ирка.
Она немного помолчала и жалобно спросила:
– Но к вечеру ты вернешься, да? Иначе мне одной в доме будет очень неуютно.
– Вернусь, не волнуйся. – Я остановила машину у кафе, в котором был заказан поминальный обед. – Я тебе до вечера еще позвоню.
– А, кстати, тебе тут звонили! – Ирка, уже наполовину вылезшая из салона, плюхнулась обратно в кресло. – Ты вообще заметила, что забыла свою сумку в машине, или нет?
– Я не забыла, я ее нарочно оставила. У меня там сверху «молния» сломалась, не сумка, а раззява какая-то получилась! Не хотелось, чтобы в нее снег набился, мало ли, что может промокнуть, – сказала я.
– А-а, понятно, – протянула подруга. – Ну, в общем, пока тебя не было, твой сотовый звонил.
Оказывается, пока я мерзла на кладбище, в машине раздался звонок. Ирка, которая тщетно пыталась рассмотреть происходящую в отдалении траурную церемонию в окошко, не хотела брать трубку, чтобы не отвлекаться. Однако пронзительный звон мобильника мешал ей скорбеть, и подруга не выдержала.
– Ну? – сердито прорычала она в трубку, на полуслове перебив чье-то осторожное: «Алло?»
– Лену можно услышать? – спросил приятный мужской голос.
– Нет, – отрывисто бросила Ирка.
– А почему?
– Потому! – отбрила подруга.
– А где она? – не отставал незнакомый надоеда.
– На кладбище! – прокричала Ирка. – Еще вопросы есть?
Других вопросов у звонившего не нашлось. Ирка выключила мобильник, чтобы не мешал, и снова влипла мордой в стекло.
– Так кто звонил-то? – попыталась уточнить я. – Чей это был приятный голос?
– Почем я знаю? Голос я не узнала, приятный – и все. Посмотри на номер, с которого звонили, может, он тебе знаком!
Номер был абсолютно незнакомый, поэтому я и забыла думать о звонке. Если я кому-то очень нужна, перезвонят попозже.
Сердито пыхтя, Ирка вылезла из машины и неуклюже побрела к кафе, на входе в которое уже стояли какие-то женщины с ведром воды и суровыми полотенцами. Я вспомнила, что после кладбища по обычаю обязательно нужно помыть руки. Ладно, дома помою!
Убедившись, что подруга благополучно дохромала до дверей, я покатила к себе, на улицу Гагарина.
Антуан, ведущий преимущественно ночной образ жизни, привык спать до полудня. Нынче он пробудился раньше, чтобы сделать контрольный телефонный звонок, после чего снова с облегчением упал в объятия Морфея. Утренний сон его был спокоен и сладок, молодому человеку снилось тихое, мирное кладбище – белое-белое, покрытое чистым снегом, пышным, как взбитые сливки. Крупные, затейливой формы снежинки, кружась, опускались на кремово-белую мраморную плиту, сияющую новизной. Яркая позолота буковок радужно искрилась, поверх выбитой на плите надписи лежали цветы: две белоснежные орхидеи.
Несмотря ни на что, Антуан не перестал быть романтиком. Ему нравилось дарить женщинам цветы, хотя мертвой он посылал впервые.
Дома было пусто, пахло пылью и сухой хвоей. Я распахнула балконную дверь, чтобы проветрить душное помещение, вытерла пыль, вымыла полы и собрала с батареи урожай детских штанишек, высохших до крахмальной жесткости. Потом осторожно сняла с елки разноцветные игрушки и упаковала их в коробку. Отправила все на антресоли, а саму елочку выставила на балкон. Убрала насыпавшуюся хвою.
Затосковав, взяла с полки фотоальбом и перелистала его, любуясь снимками своих любимых Колюшек – мужа и сына. Закономерно вспомнила про последнюю отснятую пленку, фотографии с которой хотела распечатать, да не сделала этого, потому что по ошибке отнесла в фотоателье летнюю пленку с затмением. Нашла коробочку с нужной пленкой и сунула ее в карман шубо-куртки – из опасения, что такая маленькая вещица может вывалиться из сумки со сломанной «молнией». Хотела еще залезть в кладовку и поискать какую-нибудь другую торбу на замену прохудившейся, но не успела, потому что зазвонил телефон.
– Да! – воскликнула я, обрадовавшись тому, что тоскливую тишину необитаемого жилища нарушила бодрая телефонная трель.
– Леночка, это вы?
– Да, Татьяна Валерьевна, это я!
Я узнала голос: звонила та самая директриса ЗАГСа, которая обещала мне поискать в своих талмудах Наталью Андреевну Лукову. С некоторым опозданием я сообразила, что не оставила ей номера Иркиного домашнего телефона, совсем забыла, где квартирую! Как удачно вышло, что я заглянула к себе домой!
