Ну, у Ирки-то, которая весит почти центнер, эта самая точка весьма обширная, поэтому подруга на импровизированной бобслейной трассе оказалась гораздо «усидчивее», чем ее менее дородный супруг. Моржик вылетел из снежной колеи, проложенной супругой, уже на первой минуте спуска. В полете он очень удачно разминулся с одинокой сосной, при приземлении пробил головой снежный наст и на зависть «Метрострою» пробурил в глубоком сугробе довольно протяженный тоннель.
– Слава богу, сама я этого не видела, а то у меня разрыв сердца случился бы! – оживленно повествовала Ирка. – Но я в этот момент как раз впереди катилась… То есть как катилась? Сначала просто спокойно ехала на заднице, а потом меня как-то так закрутило, развернуло руками вперед, и еще метров двадцать я неслась вниз по склону, сгребая впереди себя снег, как бульдозер без тормозов! Ох, видела бы ты меня после этого! В рукавах снег, в капюшоне снег, за пазухой снег, даже в трусах, извини за подробности, целый сугроб! А уж наглоталась я этого снега – на мороженое лет пять смотреть не смогу!
Я представила себе заиндевевшую Ирку, похожую на снежную бабу, и захохотала.
– Одного не понимаю, – голос подруги стал задумчив. – Почему же я не руку сломала, а ногу? Ноги-то у меня сзади были, волочились по насту, как рыбий хвост, что им вроде могло сделаться? А вот, надо же, руки целы, а ноги пострадали!
– Ты сломала ногу?! – Я тут же перестала смеяться.
– Правый голеностоп, – гордо подтвердила Ирка.
– Боже мой! Ничего себе, праздничный подарочек! И со сломанной ногой ты сидишь в этой чертовой хижине?
Мое воображение «зависало», как допотопный компьютер. Я все еще видела подругу в хижине с видом на заснеженные горные вершины. Ирка все так же уютно восседала в кресле-качалке у камина, только теперь перед моим мысленным взором предстала и торчащая из-под шерстяного пледа загипсованная нога.
– Ничего себе хижина – восемь комнат на трех этажах! – несколько обиженно заметила Ирка.
Я помолчала, соображая.
– Ирусик! Так ты дома, что ли?!
– А я тебе о чем говорю! Вечно ты перебиваешь, ничего не даешь толком рассказать! – упрекнула меня подруга. – Значит, так. С горы нас с Моржиком снимал вертолет президента – он ближе был, чем спасатели.
– Кто? Президент?! Он тоже катался с вами с горы?! И тоже без лыж?!
– Вертолет президента, а не он сам! Лыжи у него как раз были – внизу, вместо колес. Но ты меня не перебивай! Вертолет прилетел, нас с Моржиком быстренько раскопали, положили на носилки, каждого на свои, и доставили в больницу. Мне загипсовали ногу и отпустили с миром, а Моржик, бедолага, так и остался лежать…
– Где?! – испугалась я.
– Ну в больнице же! У него нога на вытяжке висит! – голос подруги предательски задрожал, и я поняла, что вся ее бравада была напускной.
– Ирусик, не горюй! Я сейчас к тебе приеду! Будем вместе сиротеть, вдвоем! – я поспешно заталкивала в сумку разбросанное по рабочему столу мелкое барахло.
– Втроем, – поправила меня подруга. – Раз уж я дома, то попрошу соседей вернуть нашу собаку. Хватит с них, и так на халяву пользовались немецкой овчаркой почти пять дней!
Тут Ирка, прямо скажем, перегнула палку. Наш общий пес, немецкая овчарка Томас, отличается необузданным нравом и отменным аппетитом, так что прокормить зверюгу дорогого стоит. А если приплюсовать к тому неизбежные убытки от всего испачканного, разбитого и поломанного энергичным зверем, то пятидневный пансион для собаки должен был влететь Иркиным соседям в копеечку.
Впрочем, я не стала ей этого говорить. Я вообще больше ничего не сказала, выключила телефон и бессовестно сбежала с работы, не дождавшись окончания трудового дня. Иркино душевное равновесие мне гораздо важнее, чем трудовая дисциплина!
Правда, я не поехала прямиком в Пионерский микрорайон, на дальней окраине которого, в квартале новых частных домов, живут Ирка и Моржик. Сначала я все-таки отправилась домой, чтобы собрать вещи, раз уж я решила временно переселиться к Ирке.
Путь мой занял немного больше времени, чем обычно, потому что «сквознячок» неожиданно оказался заколоченным. Я на всякий случай сильно подергала дверь – нет, прибита намертво!
– А ну, иди отседова, хулиганка!
Из ближайшего окна первого этажа раздался такой визгливый крик, что я аж присела, как под обстрелом.
– Ходят тут, бандюги, наркоматики!
– Бабуля, не кричите! – попросила я, морщась и озираясь в поисках нервной дамы, чей благородный возраст объяснял бы некоторую неточность в терминах.
Назвать наркоманов наркоматиками могла только какая-нибудь ровесница Великой Октябрьской революции!
– Я не бандюга и уж тем более не наркоматик!
– А не врешь?
– Могу перекреститься! – предложила я. – А хотите, удостоверение покажу? Оно не бандитское, а журналистское, телевизионное!
– А ну, подь сюды!
Из форточки высунулась всклокоченная седая голова маленькой старушки. Очевидно, для беседы со мной бабушка влезла на подоконник.
Я послушно переместилась под окно.
– Правда, на бандюгу вроде не очень похожа, – критично осмотрев меня, заметила бабка. – Тощая слишком… Тогда ты, может, мошенница? Ошиваешься тут…
– Да не мошенница я! И не ошиваюсь! Я живу в соседнем доме и уже привыкла ходить к трамваю напрямик, через ваш подъезд.
– Ну, так отвыкай давай, – буркнула старушка. – Нонче утром мужики с ЖЭКа забили этот твой «сквознячок» гвоздями! А на парадное мы вскорости хитрый замок поставим, с кнопочками, чтобы всякая шантрапа в подъезде не околачивалась! Ишь, повадились шнырять через порядочный дом напростец! То под лестницей нагадят, то поганые слова на стенах напишут, а теперь еще приличных людей убивать начали!
Я посмотрела на сурово поджатые губы воинственной старушки и отказалась от мысли убедить ее в том, что не имею обыкновения гадить под лестницами, малевать на стенах и уж тем более кого-то убивать. Особенно порядочных людей. Хотя некоторых непорядочных при удобном случае, пожалуй, могла бы и грохнуть. Помнится, лет десять назад моим любимым занятием было изобретать идеальный способ убийства несносной дамы, бывшей в те времена моей свекровью. Очень меня это бодрило и успокаивало! Теперь-то, конечно, я ничего плохого этой достойной особе не желаю. Сейчас она отравляет жизнь совсем другой женщине.
– А кого убили? – просто спросила я.
– А Вальку-агрономшу, – старушка с готовностью сменила тему. – Она в нашем подъезде жила, в семнадцатой квартире! Вышла нынче поутру, в десятом часу, чтобы на дачный автобус на десять двадцать успеть, а в подъезде, в «сквознячке»-то, ее по голове и тюкнули! А зачем тюкнули, даже и непонятно: и кошелек в кармане оставили, и сумку распотрошили да бросили, и шубу не сняли. Правда, шуба у ней не больно-то казистая была, клочкастая такая, пятнистая, как собака-сенбарбос…
