Я кивнула.
— Я не знала, где могу ее найти, — извиняющимся тоном произнесла я и удивилась, как странно прозвучал мой голос. Он был чужим, как чужим казалось и мое отражение в зеркале.
— Я тебя к ней отведу, — почти приветливо сказал он.
Его волосы блестели на свету, но от этого казались еще темнее. Теперь, когда я могла разглядеть его лучше, чем в слабом освещении сиротского приюта или полумраке экипажа, я поняла, что еще никогда не видела таких бледных людей. Даже я на его фоне казалась розовощекой, и если бы он действительно оказался директором похоронного бюро, то ему приходилось бы постоянно двигаться, чтобы подчиненные его случайно не похоронили. Но я пока не знала, боюсь его или восхищаюсь им. Может быть, и то и другое. Мрачным незнакомцам, с моей точки зрения, самое место в рассказах ужасов или любовных романах, но натуру настолько угрюмую и чуждую простым людям не измыслил бы ни один автор.
Мистер Молинье пересек холл и направился к двери справа от входа. Я последовала за ним. За дверью обнаружился коридор, из которого вели еще две двери. В итоге я очутилась в очаровательной комнате со светло-фиолетовыми шелковыми обоями и потолком с золоченой лепниной. Из четырех высоких окон в комнату струился свет, и леди нежилась в его лучах на диванчике. Перед ней стоял накрытый столик, окруженный тремя небольшими креслами. Видимо, она ждала меня, поскольку ни к одному из блюд на столе не притронулась, даже к медовым булочкам.
— Я привел девочку, — сказал мистер Молинье.
Мне вовремя пришло в голову, что стоит сделать книксен.
— Присаживайся. — Леди указала на кресло слева. — Пожалуйста, садись.
Ее голос сочился сладостью, как золотистый мед на булочке, и теперь, при ярком свете, я увидела, как эта женщина прекрасна. Пепельно-светлые волосы были уложены пышными косами вокруг головы — наша директриса носила похожую прическу, но если мисс Монтфорд она придавала строгость, то у миледи смотрелась просто обворожительно. Нельзя было сказать, что леди похожа на брата, но оба были чрезвычайно бледными, без кровинки в лице, и даже губы у них казались скорее лиловато-серыми, чем розовыми. Ей я тоже не смогла заглянуть в глаза — и смущенно потупилась.
Увидев, что мистер Молинье не собирается занимать предложенное кресло, я села за столик и жадно взглянула на крошечные круглые булочки, чувствуя, как потекли слюнки. Я ничего не ела со вчерашнего полудня и могла бы поклясться, что на каждой булочке написано «Съешь меня».
Собственно, чтобы разлить чай по чашкам, нужна была горничная, но, к моему изумлению, леди лично взяла чайник и налила нам чаю. Может быть, она боялась, что служанка разобьет драгоценный фарфор? Запустение, оставившее свой след на всем в этом доме, не коснулось этой комнаты, и я подозревала, что это любимое место леди в Холлихоке и она лично позаботилась о том, чтобы тут в первую очередь все обставили как полагается.
— Пей. И ешь. Прошло много времени с тех пор, как у тебя была возможность утолить голод и жажду. Ты не должна думать, что здесь тебе придется страдать.
Тем не менее я дождалась, пока она ободряюще кивнет, и только тогда принялась за еду. Но стоило мне откусить булочку… Я еще никогда в жизни не пробовала ничего подобного! Булочка была сладкой, как я и ожидала, но в этот момент по всему моему телу разлилось золотое тепло, и я растаяла, как снег на солнце. Чай тоже был необычным, я такого еще не видела: почти бесцветный, без сахара и молока, но его вкус… точно цветочный нектар. Даже если они прямо сейчас выгонят меня из дома и мне придется возвращаться в приют Св. Маргариты пешком, этот кусочек медовой булочки и глоток чая стоили того, чтобы приезжать сюда.
— Спасибо, — пробормотала я, прожевав. Скрепя сердце я сдержалась и не стала сразу набрасываться на следующую булочку. Надо сказать, это далось мне нелегко. — И спасибо за платье.
Я предпочла бы не носить белый наряд, но господам об этом лучше не знать.
— Это…
Но мистер Молинье меня перебил:
— Ешь. И слушай. Тебе нечего сказать, чего бы мы не знали, а чтобы выразить свою благодарность, вовсе не нужно лебезить, мы такое не оценим. У тебя были вопросы. И сейчас ты получишь ответы.
Я почувствовала, что краснею. Моего румянца сейчас хватило бы на нас троих. Я поспешно спрятала лицо за чашкой, осторожно сжимая кончиками пальцев тонкую ручку, точно ожидая, что она в любой момент может сломаться. Как мне и приказали, я молчала.
Леди кивнула, и ее брат продолжил:
— Начну с того, что нужно представиться. Едва ли ты раньше что-то слышала о нас или об имении Холлихок. Меня зовут Руфус Молинье, это моя сестра Вайолет. Три месяца назад мы унаследовали имение Холлихок. Оно было в ужасном состоянии, поскольку предыдущая владелица, наша тетка, была уже стара и не могла следить за выполнением всех необходимых работ. Она избегала общества людей и умерла в одиночестве. В имении кроме нее жила всего одна старая служанка. — Он обвел холодным взглядом комнату, но пока он так неодобрительно смотрел на обои, а не на меня, мне не было страшно. — За последние недели мы приложили немало усилий, чтобы привести унаследованное имение в порядок, но для кое-каких работ нам нужна такая девочка, как ты.
Я быстро училась, поэтому держала рот на замке и не стала спрашивать, зачем им именно сирота. После всего, что я тут увидела, им скорее требовался садовник, но в этом деле я совершенно не разбираюсь, да и едва ли кто-то доверил бы мне столь ответственную работу. Но что еще? Я надеялась получить какие-то объяснения, но не хотела, чтобы меня отчитали за то, что я опять влезла в разговор.
Увидев, что я сдержалась и не задала интересующий меня вопрос, мистер Молинье улыбнулся.
— Ты еще узнаешь, какая работа тебе предстоит. Перед этим нам нужно уладить другой, куда более важный вопрос.
— Тебе нужно будет молчать, — сказала леди. — И это означает не только то, что ты не должна задавать вопросы. Все, что тебе нужно будет узнать, ты узнаешь, а что не нужно… тут тебе и вопросы не помогут. Но мы ждем от тебя обещания: ты сохранишь в тайне то, что мы расскажем. Слуги попытаются выведать у тебя тайны Молинье и Холлихока, но ты должна будешь молчать. Молчи о том, что увидишь и услышишь. Никакой болтовни с горничными, никакого тайного дневника — эти любопытные создания ни перед чем не остановятся. От их взоров нигде не укрыться. А что до писем домой…
— У нее нет дома, — холодно возразил ее брат. — Она сирота.
Я прикусила губу. Это было уже слишком. Я, конечно, не собиралась писать кому-то в приют, да никто от меня этого и не ожидал. Те, кто покидал приют, не возвращались, такова была традиция. Но мистера Молинье это не касалось. И если быть точным, то я вовсе не сирота. Ну, или, скорее всего, не сирота. Я подкидыш. Может быть, где-то у меня есть семья. И эта семья — определенно не брат и сестра Молинье.
— Итак, тебе придется поклясться, — все тем же сладким голосом произнесла леди. — Ты знаешь, что такое клятва? Как в суде, понимаешь?
