– Клавдия Клушина, – произнесла я, пробуя псевдоним «на слух».
Потом нарочито медленно заполнила «шапку» анкеты и украдкой посмотрела на Викторию.
Она тоже работала с документами. Точнее, с одной-единственной бумагой, которую хозяйка кабинета внимательно читала, периодически черкая ручкой. Я присмотрелась, и у меня сложилось впечатление, что Виктория правит текст: уж очень характерные движения совершала ее правая рука со стилом. Вот она подчеркнула букву снизу: каждый корректор или редактор знает, что это означает требование изменить строчную букву на прописную. Вот обвела какое-то слово и пририсовала к овалу длинный мышиный хвостик, уходящий на поля: значит, это слово нужно выбросить из текста. Вот зачеркнула сразу несколько слов и написала сверху что-то другое…
Мне стало интересно: какой документ требует грамотной литературной правки? Ассортиментный перечень, штатное расписание, ведомость на зарплату?
Тут в кабинет сунул голову Михаил, исполняющий, как я поняла, функции привратника.
– Виктория, бумагу привезли, – сказал он, по-приятельски подмигнув мне. – Куда заносить?
– Сюда, ко мне. – Девушка оставила свой текст и следом за Михаилом вышла в коридор.
Я вскочила со стула, перегнулась через стол и впилась взглядом в оставленный на столе лист, но успела прочесть только заголовок: «Светлый путь». И строчкой ниже: «Тебе, блуждающий во тьме!»
– Уже уходите? – войдя в кабинет с пачкой белой бумаги для принтера, поинтересовалась Виктория.
Смекнув, что это объясняет, почему я вскочила со стула, я согласно кивнула:
– Ухожу. Вы позволите мне забрать анкету с собой? Для пущей точности ответов я хотела бы заполнить ее дома.
– Пожалуйста, – кивнула девушка.
Лицо у нее было озабоченное, и я поняла, что ей сейчас не до меня.
– До свидания, – вежливо попрощалась я, выходя из кабинета.
По коридору навстречу мне шел Михаил, лица которого я не видела за целой башней бумажных пачек, но признала по зеленому костюму. Человек-кузнечик пропыхтел мимо, так что я была избавлена от необходимости с кем-либо прощаться. Зато напоследок поздоровалась с каким-то типом, ввалившимся в дверь как раз тогда, когда я в нее выходила. Этот мужик так на меня уставился, что я должна была как-то на это отреагировать, хотя бы приветствием. Впрочем, дальше обмена кивками дело не пошло, потому что мужик был незнакомый и знакомиться с ним у меня желания не возникло. Мне никогда не нравились толстые лысые мужчины с ротовым отверстием, похожим на прорезь копилки, и таким выражением лица, словно в эту щелочку только что заполз крупный хрустящий таракан.
Разминувшись с несимпатичным толстяком, я вышла на улицу и направилась в сторону трамвайной остановки.
– Что она здесь делала? – едва войдя в офис, накинулся толстяк на Михаила, который первым попался ему под руку.
– Кто? О ком вы спрашиваете, Герман? – Человек-кузнечик проследил направление его взгляда. – А, Клавдия? Она анкету у Виктории заполняла.
– Какая, на фиг, Клавдия?! – взревел толстяк по имени Герман.
– Клавдия Клушина, – громко произнесла Виктория, выглянувшая из своего кабинета.
– Какая, на фиг, Клавдия Клушина?! – повторил толстый Герман, гневливо краснея и потея лысиной. – Офигели вы тут все, что ли?!
– Герман! – воскликнул явно шокированный Михаил.
– Герман Трофимович, успокойтесь, – попросила Виктория.
Толстяк выпучил глаза и шумно засосал внутрь своего шарообразного тела большую порцию ароматизированного копченостями воздуха. В этот момент на шум из-за двери, украшенной табличкой с надписью «Генеральный директор Эдуард Рудольфович Кочерыжкин», выглянул благообразный мужчина средних лет. Глаза его сияли надеждой.
– Ругаетесь? – непонятно чему обрадовался Кочерыжкин.
Толстяк шумно выдохнул весь затянутый им воздух и стал похож на спущенный дирижабль. Тряся набрюшными складками, он пронесся мимо директорской двери, втолкнул в кабинет торчащую из дверного проема Викторию и захлопнул за собой дверь.
Эдуард Рудольфович Кочерыжкин вопросительно посмотрел на Михаила, тот молча развел руками и скрылся за своей загородкой. Оставшись один в коридоре, Кочерыжкин подкрался к отделу кадров и приложил ухо к двери, но ничего не услышал. Он разочарованно вздохнул, опустил плечи и остался стоять под стеночкой с печально обвисшими руками, как безработный атлант.
За закрытой дверью отдела кадров буззвучно, но выразительно ярился Герман: сжимал кулаки, потрясал ими в воздухе, бодал лысиной невидимого противника, приседал, словно ему хотелось в туалет по малой нужде, тянул к испуганной Виктории жадно скрюченные пальцы и совершал иные угрожающие телодвижения. Поскольку при этом взбешенный толстяк не издавал ни единого звука, все вместе было похоже на трагическую сцену в немом кино.
– Ради бога, Герман Трофимович, что случилось?! – отступив к окну, взмолилась огненноглазая дева.
– Это не Клавдия Клушина, – шепотом, похожим на змеиное шипение, ответил толстяк, тыча сосискообразным пальцем в закрытую дверь. – Это Елена Логунова! Вы что, телевизор никогда не смотрите? Это журналистка с телевидения! Я вас спрашиваю, что она здесь делала?!
– Пришла наниматься на работу, – задумчиво хмурясь, ответила кадровичка. – Взяла анкету и пошла ее заполнять, обещала скоро вернуться.
– А вот этого, пожалуйста, не надо! – дергая галстук, попросил Герман. Он ошалело покрутил головой. – Только этого еще не хватало, журналистка в моей фирме!
– Пока что это фирма Кочерыжкина, – напомнила Виктория.
– Именно, что «пока», – толстяк криво ухмыльнулся узким ротиком, словно конфигурируя щель копилки под помятую монетку. – Она с ним общалась? Нет?
– Она упомянула путь и сказала, что направлена из центра, – сказала Виктория. – Я думала, это вы ее прислали!
– У, как все запущено! – Герман нахмурился пуще прежнего. – Совсем плохи дела!
– Что мне делать, если она вернется? – спросила Виктория. – Анкету принимать?
– Прими и пообещай дать ответ в течение месяца. Я сам с этим делом разберусь!
Гневливый толстяк распахнул дверь и вылетел в коридор, едва не сбив с ног застопорившегося посреди дороги Кочерыжкина. При виде генерального директора Герман мгновенно изменил выражение лица, резко вздернув вверх уголки уныло опущенных губ, и подарил встрепенувшемуся Эдуарду Рудольфовичу ослепительную улыбку. Кочерыжкин отчего-то сразу погрустнел, а багровый от подавленной злости Герман поплыл к выходу, как первомайский воздушный шар. Михаилу, который в отличие от Кочерыжкина видел Германа в фас, толстяк больше напомнил грозную шаровую молнию.
Уже через полчаса я была в «Планиде», где меня ожидал сюрприз. Верочка, в отсутствие начальницы занимающая ее стол в первом кабинете, при моем появлении достала из ящика белый конверт.
