Я не знала, что ответить. Это сейчас бы я могла сказать, что в детстве два ангела решили повесить на меня ярлык с названием «одиночество» и я никак не могла от него избавиться. И как бы я ни старалась у меня это все равно не получилось. Ведь они не знали, что я выживу и стану бродить по земле прозрачным привидением. Они ведь так не хотели. А я их и не обвиняла.
Еще я не могла забыть его. Того, который вопреки навешенному на меня ярлыку был со мной. Он был долго, и тогда мне казалось, что наказание закончилось и все наладилось. Я проживала счастливые дни своей жизни, я ловила каждый момент. Долго – длилось три месяца, но для меня это была целая жизнь. Целая жизнь ярких незабываемых воспоминаний. Именно они сейчас и оставляли на губах безумно горький вкус. Да, он ушел. Ушел в ночь и не вернулся. Просто не пришел.
Я ждала его постоянно, каждую долю секунды, я надеялась, что скрипнет дверь и он появится на пороге. Но его не было. С каждым днем мои ожидания притуплялись. Нет, они не исчезали, просто становились не такими болезненными. Я уже не дергалась на каждый шорох, я не летела стремглав к двери, когда в нее стучали. Мое ожидание переросло в величину постоянную, неизменную. Я понимала, что он не мог противиться воле Бога и вопреки ему нарушать его законы. По всем писаным правилам я не могла быть не одна. Я не могла быть с кем-то. Он не выдержал и ушел туда, где одиночество отсутствовало, где его просто не было. Но, понимая все это, я не переставала верить в то, что он вернется. Вернется ко мне.
***
– Ты плачешь? – он вышел из темноты, медленно переставляя лапы.
– Нет, аллергия замучила, – сказала я избитую фразу, которой всегда пользовалась.
– А, – протянул он. – Аллергия.
– А почему ты тут? Со мной?
– Ну, – опять с протяжкой сказал он. – Зима была холодная.
– И что? Ты тут греешься? – не поняла я ответ.
– Можно сказать и так. Или уже согрелся.
– Ты очень красивый.
– Да, но это не помешало мне остаться одному на улице. Хозяйка решила, что я ей мешаю, и почему-то выставила меня за дверь. Знаешь, как холодно зимой?
– Знаю.
– Нет, холодно, когда у тебя нет места, где можно спрятаться. Когда ты привык всю жизнь лежать на теплой батарее, а потом ты оказываешься на холодном снегу. Очень разительный контраст, – с улыбкой сказал он.
– Ну да, контраст. А чем ты ей мешал?
– Не знаю. Я пытался с ней говорить, а она злилась и кричала – «Заткнись!» Но мне хотелось общения, и я не понимал, почему мой любимый человек не может со мной пообщаться. А потом она вышвырнула меня на улицу и закрыла дверь. Я ждал день, потом ночь, а потом стало совсем холодно, и я заснул.
– А проснулся здесь?
– Да.
– Значит, тебя кто-то подобрал? – не совсем понимая, сказала я.
– Да, подобрал, – опять с улыбкой ответил он и скрылся в темноте.
Я хотела задать еще вопрос, но, не увидев его, замолчала.
***
Я сидела над картиной уже пятнадцать минут в размышлениях, каким цветом закончить образ. Я поглядывала то на желтый, то на охряный цвет, но ни один из них мне устойчиво не нравился. А добавить третий цвет в картину было нельзя, так как она теряла смысл.
– Ты слышала, что недавно вечером в твоем районе сбили парня? – в мастерскую зашла девушка, которая приносила по утрам кофе с мягкими свежевыпеченными булочками.
– Нет, не слышала. Какой ужас. Его сбили насмерть?
– Да, он скончался сразу, на месте. Полиция не может установить личность. У него не было документов, не было телефона.
– Боже, как страшно! Кго-то же будет его ждать и не знать о таком несчастье, – я отложила кисть в сторону и подошла к окну.
Вот так же, как и я, кто-то будет дергаться на каждый шорох в ожидании его прихода, но он никогда уже не придет. И его близкие даже не будут знать, мертв он или жив. Если мертв, то где его могила. Озноб прошел по телу. Я ждала тем тягостным ожиданием и знала, как это трудно. Он ушел и не вернулся. Я просидела на диване, не шевелясь, до утра, прислушиваясь к шорохам в подъезде. Собираясь утром на работу, я специально тянула время в ожидании: вдруг он постучит в дверь? А если я уеду, и мы разминемся? Так же не спеша я шла к машине, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть родное лицо, но мне не повезло. Вот так, как и я, кто-то ждал того несчастного парня, которого сбила на днях машина. Как ужасно ждать! Ждать в неведении, что будет дальше. Ждать и не знать: дождешься ты или нет. Это самое мерзкое чувство, когда все клеточки твоего тела напряжены до предела, нервы натянуты, как струны виолончели. От малейшего прикосновения к ним они лопаются и разлетаются в разные стороны.
Научиться ждать практически невозможно. Ты или умеешь это делать, или нет. Я не умела. Я могла заставить себя усилием воли переключиться на другие дела, но этого хватало минут на десять. Потом незаметно для себя я опять начинала ждать, дергаться, прислушиваться. Состояние иногда доходило до одурения – когда ты стоял и ждал в надежде, что вот-вот произойдет то, что ты ждешь. Но так можно было прождать и минуту, и десять, и всю жизнь. Но самое страшное было то, что с течением времени напряжение не затихало.
Еще было трудно просыпаться утром. Переборов бессонницу и ожидание, ты, утомленный, погружался в сон. И вот тут тебя ждал самый страшный подвох – сон. Сны были сплошным кошмаром, так как в них сбывались все твои желания и ожидания. Ты, увлекаемый сном, все больше и больше верил, что находишься в действительности. Упоение счастьем казалось нескончаемым. Все было так, как ты хотел. Но наступало утро, звенел будильник, и ты как очумевший пытался прийти в себя и понять, что происходит. Угнетение накрывало тебя еще с большей силой, замещаясь подавленностью и прежним ожиданием.
В тех снах, когда он возвращался, я попадала на высшую точку наслаждения. Это так, когда умирает близкий человек и вот ночью тебе снится сон, и ты видишь его живым и понимаешь, что смерть была обманом и все хорошо. Но утром разочарованию нет предела, и ты ломаешь от горя себе руки, и воешь от тоски и беспомощности, понимая, что ночью был обман, а сейчас реальность. Вот так и он приходил ко мне каждую ночь, нежно обнимал меня и целовал, шепча на ухо, что мы всегда будем вместе. И каждое утро я впадала в ступор, ненавидя эти сны, ненавидя себя, ненавидя вселенную.
Я цеплялась за сон всеми своими конечностями. Я зажмуривала изо всех сил глаза, чтоб еще немного побыть с ним в царстве Морфея. Но все было тщетно. Чувство неудержимой тоски и печали расползлось по кровати, поглощая меня. Сквозь серые пыльные шторы пробивался свет ненавистного для меня солнца. И я понемногу сходила сума от безысходности.
***
– Нет, все-таки у тебя не аллергия. Ты плачешь.
Подойдя совсем близко, он заглянул мне в глаза. Я попыталась незаметно смахнуть слезу, но поняла глупость своих действий, утвердительно кивнула в ответ.
