– Нужно выковырять все камни, а золото переплавить, – заявляет О’Доуд. – Чем проще, тем лучше.
– Нам пора возвращаться, – говорит Хамид. – К моему сыну.
Но вид сокровищ настолько загипнотизировал их, что они не обращают на него внимания. Самнер наклоняется и берет в руки один из перстней.
– Что это за камни? – спрашивает он, не обращаясь ни к кому конкретно. – Это бриллианты? – Он поворачивается к Хамиду. – Это бриллианты? – повторяет он, показывая ему перстень. – Они настоящие?
Хамид не отвечает.
– Он думает о том мальчишке, – говорит О’Доуд.
– Мальчишка мертв, – роняет Уилки, не поднимая головы. – Чертов мальчишка всегда был мертвецом.
Самнер переводит взгляд на Хамида, который по-прежнему не проронил ни слова. Глаза его расширились от страха.
– В чем дело? – спрашивает Самнер.
Тот качает головой, словно ответ слишком сложен для него, словно время для объяснений миновало и теперь их отношения перешли на новую стадию, и неважно, отдают они в этом себе отчет или нет.
– Нам нужно идти, – с мольбой говорит он. – Пожалуйста.
Хамид берет Прайса за рукав и начинает тянуть его в сторону улицы. Прайс вырывает у него руку и показывает ему кулак.
– Эй, ты, поосторожнее, – говорит он.
Хамид поднимается на ноги и вскидывает руки над головой, ладонями вперед – это жест молчаливого неприятия, но, как неожиданно понимает Самнер, еще и капитуляции. Но перед кем?
И вдруг с балкона над ними доносится треск мушкетного выстрела, и затылок Прайса разлетается брызгами крови и костей. Уилки, развернувшись на пятках, вскидывает ружье и наобум палит куда-то вверх, но промахивается, и тут в него самого ударяют две пули – одна попадает ему в шею, другая – в грудь. Они угодили в засаду; дом и двор буквально кишат сипаями. О’Доуд хватает Самнера за руку и тащит его назад, в темноту и безопасность дома. Уилки корчится в агонии на каменных плитах двора; кровь бьет темно-красным фонтанчиком из его простреленной шеи. Самнер пяткой распахивает дверь на улицу, и в ответ пуля, прилетевшая снаружи, смачно впивается в притолоку. Один из сипаев спрыгивает с ветхого балкона и с диким криком бросается к ним. О’Доуд стреляет в него, но промахивается. Сабля сипая встречается с животом О’Доуда, и добрая половина клинка, блестящая от крови, высовывается у него из спины. О’Доуд, задыхаясь, кашляет кровью и недоуменно опускает взгляд на свой живот, словно удивляясь тому, что с ним сталось. А сипай вонзает саблю еще глубже, по самую рукоять, и на лице его написаны ярость и торжество. Его угольно-черные глаза выкатываются из орбит, а коричневая кожа блестит от пота. Самнер стоит от него не далее чем в двух футах; он поднимает ружье к плечу и стреляет. Лицо сипая мгновенно размазывается, и на его месте возникает мелкая впадина, наполненная мясом, хрящами, жуткими обломками зубов и кусками языка. Самнер отбрасывает ружье и распахивает переднюю дверь. Когда он выскакивает на улицу, в лодыжку ему впивается пуля, а еще одна ударяет в стену в нескольких дюймах над его головой. Его швыряет в сторону, отбрасывает назад, он едва не падает, стонет, но все-таки сохраняет равновесие и, припадая на раненую ногу, устремляется вперед, к жизни и безопасности. Над его головой с воем проносится еще одна пуля. На бегу он слышит, как хлюпает в левом сапоге теплая кровь. Сзади раздаются пронзительные крики. Улица завалена битыми кирпичами, глиняными черепками, обрывками мешковины, костями и мусором. По обеим сторонам от него выстроились лавки и палатки с опустевшими полками, их матерчатые навесы обвисли и зияют дырами. Он сворачивает с улицы в первый попавшийся боковой проход, углубляясь в лабиринт узких переулков.
Высокие оштукатуренные стены кое-где обрушились и перепачканы подпалинами и копотью. Повсюду стоит стойкий запах нечистот и слышится слитное гудение трупных мух. Самнер, отчаянно хромая и спотыкаясь, бредет куда глаза глядят, пока боль не вынуждает его остановиться. Он садится на ступеньку в каком-то дверном проеме и с трудом стаскивает с ноги сапог. Сквозная рана выглядит чистой, но большая берцовая кость у него явно перебита. Он отрывает полоску ткани от подола бумазейной рубахи и перевязывает ею рану так туго, как только может, чтобы остановить кровотечение. На него наваливается жаркая волна тошноты и беспамятства. Он устало прикрывает глаза, а когда вновь приходит в себя, в темнеющем небе над ним, словно воздушные споры, кружат черные голуби. Луна уже взошла, и со всех сторон доносится непрерывное глухое буханье тяжелых осадных орудий. При воспоминании об Уилки и О’Доуде по телу его пробегает холодная дрожь. Сделав глубокий вдох, он приказывает себе собраться, чтобы не сдохнуть так, как они. Завтра город наверняка падет, говорит он себе; когда британские войска протрезвеют, то непременно возобновят наступление. Если он затаится где-нибудь в укромном уголке и останется жив, его обязательно найдут и отведут домой.
Поднявшись на ноги, он озирается по сторонам в поисках места, где можно было бы укрыться. Дверь прямо напротив него распахнута настежь. С трудом переставляя ноги, он подходит к ней, оставляя за собой кровавую цепочку следов. Прямо за порогом обнаруживается комната с пыльными половиками и сломанным диваном у дальней стены. В углу стоит кувшин неглазурованного фарфора, пустой, а на полу валяются чайник и чашки. Единственное высокое окно выходит в переулок и дает мало света. В дальней стене проделан арочный проход, задернутый занавеской, ведущий в комнату поменьше со слуховым окном и кухонной плитой. В ней также имеется шкаф для посуды, но он пуст. В воздухе висит запах старого топленого масла, гари и дыма. В углу, свернувшись калачиком на грязном одеяле, лежит маленький мальчик.
Самнер несколько мгновений смотрит на него, спрашивая себя, жив он или мертв. В комнате уже слишком темно, чтобы можно было с уверенностью судить, дышит он или нет. С большим трудом Самнер наклоняется и прикасается к щеке мальчика, оставляя на ней красный отпечаток своего пальца. Мальчик поворачивается на спину, проводит рукой по лицу, словно отгоняя муху, и просыпается. Увидев над собой Самнера, он пугается и испускает сдавленный крик. Самнер пытается успокоить его, и мальчик умолкает, хотя на лице его по-прежнему отображаются страх и подозрительность. Самнер медленно делает шаг назад, не сводя с мальчугана глаз, после чего осторожно садится на грязный пол.
– Мне нужна вода, – говорит он. – Смотри. Я ранен. – Он показывает на свою окровавленную ногу. – Вон туда.
Сунув руку в карман кителя в поисках монеты, он вдруг понимает, что перстень так и остался у него. Он не помнит, как положил его в карман, но сейчас он почему-то оказывается именно там. Самнер показывает его мальчишке, после чего жестом предлагает взять его себе.
– Мне нужна вода, – повторяет он. – Pani
[38].
Мальчик смотрит на перстень, оставаясь при этом совершенно неподвижным. На вид ему лет десять-одиннадцать – с тонкими чертами лица, голой грудью и босой, он облачен лишь в засаленную dhoti
[39] и грубую холщовую рубашку.
