Мак-Кендрик – худощавый мужчина с бледной кожей, невысокого роста и хрупкого телосложения. Бородка у него курчавая, с золотистым отливом; у него тонкий нос, узкие, безвольные губы и большие уши, покрасневшие от холода.
– Вы хорошо знали Джозефа Ханну? – вместо приветствия обращается к нему с вопросом Браунли.
– Я совсем его не знаю.
– Но ведь вы должны были видеть его в носовом кубрике.
– Да, я видел его, но при этом не знаком с ним. Он – всего лишь юнга.
– А вы не любите юнг?
– Не особенно.
– Вы женаты, Мак-Кендрик? У вас есть жена, которая ждет вас дома?
– Нет, сэр, не женат, и дома меня никто не ждет.
– Но возлюбленная-то у вас имеется, полагаю?
Мак-Кендрик отрицательно качает головой.
– Быть может, все дело в том, что и женщин вы не очень-то любите, а?
– Нет, дело не в этом, сэр, – отвечает Мак-Кендрик. – Просто я еще не нашел женщину, которая мне подошла бы.
При этих его словах Кэвендиш презрительно фыркает. Браунли оборачивается к нему, испепеляет гневным взглядом, после чего продолжает допрос.
– Я слыхал, вы предпочитаете общество мужчин. Так мне говорили. Это правда?
Выражение лица Мак-Кендрика не меняется. Такое впечатление, что обвинение в противоестественном поведении не напугало и особенно не взволновало его.
– Это неправда, сэр, – отвечает он. – В жилах у меня течет такая же красная кровь, как и у любого другого мужчины.
– Прежде чем убить, Джозефа Ханну изнасиловали. Полагаю, это вам уже известно.
– Да, так говорят в носовом кубрике, сэр.
– Это вы убили его, Мак-Кендрик?
Мак-Кендрик озадаченно хмурится, словно вопрос этот представляется ему нелепым и бессмысленным.
– Это сделали вы?
– Нет, не я, – безмятежно отзывается плотник. – Я – не тот, кого вы ищете.
– Он – гребаный лжец. Складно умеет врать, сэр, – вмешивается в разговор Кэвендиш. – Но у меня найдется дюжина свидетелей, готовых подтвердить, как он любезничал с молоденькими парнишками.
Браунли в упор смотрит на плотника, который впервые с начала разговора чувствует себя не в своей тарелке.
– Вам не поздоровится, Мак-Кендрик, если окажется, что вы лжете, – изрекает он. – Предупреждаю вас. Пощады не ждите.
Мак-Кендрик коротко кивает и долго рассматривает потолок, прежде чем ответить. Его серые глаза перебегают с места на место, а на тонких губах играет слабая улыбка.
– Я никогда не любезничал с мальчиками, – говорит он. – Они не в моем вкусе.
Кэвендиш вновь презрительно фыркает.
– Неужели ты хочешь уверить нас в том, что тщательно подходишь к выбору задницы, которую обкладываешь осадой? Судя по тому, что я слыхал, после пинты-другой виски ты готов трахнуть собственного дедушку.
– Осада здесь ни при чем, – невозмутимо отвечает Мак-Кендрик.
– Я вижу, у вас нет ни стыда, ни совести, мать вашу, – заявляет Браунли, тыча пальцем в лицо Мак-Кендрику. – Виновны вы в убийстве или нет, но я прикажу вас высечь.
– Я никого не убивал.
– Мы уже выяснили, что вы лжете, – продолжает Браунли. – Мы со всей очевидностью убедились в этом. И, если вы солгали в одном, то почему бы вам не солгать и еще в чем-нибудь?
– Я никого не убивал, клянусь вам, – повторяет Мак-Кендрик.
– Если вы позволите мне осмотреть его, мистер Браунли, – предлагает Самнер, – то, быть может, я смогу обнаружить какие-либо симптомы.
На лице Браунли отображается насмешливое любопытство.
– И что же это за симптомы такие? – вопрошает он.
– Если помните, у мальчика в промежности присутствовали многочисленные изъязвления. Если они имели венерическую природу, что вполне вероятно, то они могут наличествовать и у преступника. Кроме того, на его пенисе могут обнаружиться следы раздражения или потертости. В конце концов, задний проход у ребенка очень узкий.
– Будь я проклят, – вырывается у Кэвендиша.
– Очень хорошо, – соглашается Браунли. – Мак-Кендрик, раздевайтесь.
Но корабельный плотник даже не делает попытки пошевелиться.
– Снимайте одежду, – повторяет Браунли, – или мы разденем вас сами.
Медленно и неохотно Мак-Кендрик начинает раздеваться. Руки и ноги у него худощавые, но сильные; между темно-красных сосков виднеется курчавая поросль каштановых волос. Самнер, начиная осмотр, мысленно отмечает, что для такого хрупкого и невзрачного мужчины он обладает внушительным набором гениталий. Яички у него тяжелые, темные и отвислые; член, хотя и не отличается чрезмерной длиной, выглядит толстым, как собачья морда, а кончик его широкий и блестит, как новенькая монета.
– Видимых шанкров
[57] нет, – сообщает Самнер. – И никаких следов изъязвлений или потертостей.
– Кто его знает, может, он воспользовался свиным салом, чтобы облегчить себе вход, – замечает Кэвендиш. – Кстати, вы осматривали задницу Ханны на предмет наличия следов смазки?
– Осматривал и не обнаружил никаких остатков, достойных упоминания.
Кэвендиш улыбается.
– Я смотрю, от вашего внимания мало что может ускользнуть, мистер Самнер, – говорит он. – Клянусь Богом.
– На руках и шее отсутствуют свежие царапины или порезы, которые могли бы свидетельствовать о борьбе, – заключает Самнер. – Можете одеться, мистер Мак-Кендрик.
Мак-Кендрик повинуется. Браунли молча наблюдает за тем, как одевается судовой плотник, после чего велит ему подождать в кубрике, пока его не позовут.
– Вот он, ваш убийца, еще тепленький, – говорит Кэвендиш. – Ободран у него член или нет, но он виновен, точно вам говорю.
– Очень может быть, но у нас нет убедительных доказательств, – возражает Самнер.
– Он сам признался в том, что он – содомит. Какие еще доказательства вам нужны?
– Чистосердечное признание, – отвечает Браунли. – Но, если он не признается, я все равно намерен заточить его в кандалы, и тогда пусть с ним разбирается магистрат
[58], когда мы вернемся домой.
– А что, если он невиновен? – говорит Самнер. – Или вы согласны позволить настоящему убийце свободно разгуливать по кораблю?
– Если это не Мак-Кендрик, то кто же еще это может быть, чтоб мне пусто было? – спрашивает Кэвендиш. – Сколько еще содомитов, по-вашему, мы набрали в этот чертов экипаж?
