– Немного погодя мы попробуем выпить кружечку чаю, – обещает он. – Посмотрим, как вы справитесь с этим.
Спустя еще два дня Самнер уже сидит за столом и ест самостоятельно. Священник помогает ему добраться до стула, накидывает ему на плечи одеяло, и они оказываются сидящими рядом за маленьким деревянным столом.
– Люди, которые вас нашли, считают вас тем, кого они называют angakoq, – поясняет священник, – что по-эскимосски означает «колдун». Они верят, что медведи обладают большой силой, часть которой может перейти к некоторым избранным охотникам. То же самое, разумеется, относится и к остальным животным – оленям и моржам, котикам и даже, насколько мне известно, некоторым морским птицам – но в их мифологии медведь остается самым могущественным зверем. Мужчины, чьим духом является медведь, способны на великое волшебство – исцеление, прорицание и тому подобное.
Он бросает взгляд на незнакомца, чтобы удостовериться, что тот понимает, о чем идет речь, но Самнер лишь равнодушно смотрит на еду перед ним.
– Мне довелось повидать нескольких их angakoq в действии, и все они – лишь фокусники и шарлатаны, разумеется. Они напяливают на себя устрашающие маски и прочую завлекательную мишуру; устраивают песнопения и танцы в иглу, но за всем этим ничего не стоит. Отвратительное язычество, самые невероятные суеверия, но ничего лучшего они не знают, да и откуда? До того, как я пришел сюда, они, по крайней мере большинство, и в глаза не видели Библии и не слышали честной и искренней проповеди.
Самнер быстро вскидывает на него глаза, не переставая жевать. Священник кротко улыбается и одобрительно кивает, но Самнер не отвечает на его улыбку.
– Работа, разумеется, предстоит долгая и нелегкая, – продолжает священник. – С ранней весны я живу здесь совсем один. Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы завоевать их доверие – поначалу подарками, ножами, бусами, иглами и прочим, а потом и добрыми делами, помогая им, в случае необходимости, раздавая одежду и лекарства. Они – добрые люди, хотя и очень простые и по-детски наивные, почти неспособные к абстрактному мышлению и прочим высшим материям. Мужчины охотятся, женщины шьют и кормят детей, и этим и ограничивается круг их интересов и знаний. Да, действительно, у них наличествует нечто вроде метафизики, но она груба и своекорыстна, и, насколько я могу судить, многие не верят в нее сами. Свою задачу я вижу в том, чтобы помочь им вырасти над собой, так сказать, развить их души и самосознание. Вот почему я занимаюсь переводом Библии. – Он кивает на стопку бумаг и книг. – Если я все сделаю правильно, подберу нужные слова на их языке, они начнут понимать мир, я уверен в этом. В конце концов, они – Божии создания в такой же мере, как вы или я.
Священник подцепляет ложкой кусок мяса и медленно прожевывает его. Самнер тянется за своей кружкой с чаем, берет ее в руки, отпивает маленький глоток и ставит ее обратно на стол. Впервые за много дней он чувствует, как слова теснятся у него внутри, классифицируются и накапливаются, набирая силу и форму. Он знает, что скоро они подступят к горлу, а потом выльются на его изуродованный язык, после чего, вне зависимости от того, нравится это ему или нет, хочет он того или нет, но он заговорит.
Священник смотрит на него.
– Вы больны? – спрашивает он.
Самнер отрицательно качает головой. На миг он приподнимает правую руку, а потом открывает рот. Пауза.
– Какие лекарства? – спрашивает он.
Речь его звучит невнятно. Священник непонимающе смотрит на него, но потом улыбается и нетерпеливо подается вперед.
– Повторите, будьте добры, – просит он. – Я не совсем понял…
– Лекарства, – повторяет Самнер. – Какие лекарства у вас есть?
– Ах, лекарства, – отвечает священник. – Сейчас, одну минуточку.
Он встает, уходит в кладовую в задней части дома и возвращается с небольшим медицинским ящичком, который и ставит на стол перед Самнером.
– Это – все, что у меня есть, – говорит он. – Я часто прибегаю к солям, разумеется, и даю хлористую ртуть туземным детишкам, когда они болеют дизентерией.
Самнер открывает крышку и начинает вынимать из ящичка пузырьки и баночки, вглядываясь в содержимое и прочитывая этикетки. Священник наблюдает за ним.
– Так вы – доктор? – спрашивает он. – Правильно?
Самнер пропускает его вопрос мимо ушей. Он вынимает все, что было в ящичке, после чего переворачивает и трясет его, чтобы убедиться, что он пуст. Глядя на коллекцию лекарств, выстроившихся перед ним на столе, он качает головой.
– Где лауданум? – спрашивает он.
Священник хмурится, но не отвечает.
– Лауданум, – повторяет Самнер, на сей раз громче. – Гребаный лауданум, почему его здесь нет?
– У нас его не осталось, – отвечает священник. – У меня был всего один флакон, и мы его уже использовали.
На мгновение Самнер крепко зажмуривается. Когда же он вновь открывает глаза, священник аккуратно составляет лекарства обратно в аптечку.
– Вижу, вы все-таки способны изъясняться простым и понятным английским языком, – замечает он. – Одно время я опасался, что вы окажетесь поляком, или сербом, или кем-нибудь еще в этом роде.
Самнер придвигает к себе миску, берет ложку и начинает есть как ни в чем не бывало.
– Откуда вы родом? – спрашивает его священник.
– Это не имеет никакого значения.
– Быть может, для вас и не имеет, но если человека кормят и содержат в тепле там, где иначе он непременно скончался бы, предоставленный самому себе, то можно ожидать от него некоторой любезности и благодарности к тем, кто заботится о нем.
– Я заплачу вам за еду и тепло.
– И когда же это случится, хотел бы я знать?
– Весной, когда сюда вернутся китобои.
Священник кивает и вновь садится за стол. Запустив пальцы в бороду, он поглаживает ее, а потом принимается скрести подбородок ногтем большого пальца. Щеки у него раскраснелись, но он старается сохранить добродушие и обходительность перед лицом оскорбления, которое нанес ему Самнер.
– То, что с вами случилось, можно назвать чудом, – после долгого молчания начинает он. – Вас нашли живым на льду внутри туши убитого медведя.
– Сам я так бы не сказал.
– А как бы сказали?
– Пожалуй, вам следует порасспросить об этом медведя.
Священник непонимающе смотрит на него несколько мгновений, после чего разражается смехом.
– О, да у вас прекрасное чувство юмора, – говорит он. – Три дня вы лежали здесь пластом и молчали, словно язык проглотив, а теперь воспрянули духом и позволяете себе подшучивать надо мной.
– Я заплачу вам за стол и кров, – невыразительно повторяет Самнер. – Как только найду себе другое пристанище.
– Вы оказались здесь не просто так, – говорит священник. – Человек не может просто взять и появиться ниоткуда. Я еще не знаю, в чем здесь причина, но у Господа Бога наверняка есть свои резоны на этот счет.
