Через несколько часов Иван Палыч вернулся с ночного дежурства. Увидев лежавшую на кровати без движения супругу, он кинулся звонить в скорую помощь и только тогда увидел на кухонном столе пустой пузырек из-под таблеток и недопитый стакан зеленого чая.
Через час после того, как потрясенный, постаревший Иван Палыч вернулся из больницы, до которой его жену не успели довезти живой, он узнал, что ему предстоит хоронить двоих.
38
В столице каждый квадратный метр стоит огромных денег. Жертвами этих обстоятельств становятся не только люди, вынужденные ютиться по съемным квартирам, но и дома, в которых архитекторы предусмотрели излишки «ничейной» площади. Еще в 1990-е годы многие эркеры на лестничных клетках, некогда принадлежавшие всем жильцам, стали нещадно захапываться владельцами смежных с ними квартир и превращаться в чью-нибудь спальню или маленькую гостиную. Так одни получали дополнительную комнату, а все остальные – глухую стену и темную лестничную клетку без окон. И все же на Арбате еще сохранились старые дома, не подвергшиеся перепланировке в «лихое» десятилетие. На беду, один из таких домов располагался как раз напротив ресторана, в котором мы зависали с «богами».
Выбежав из парадного входа-кувшина, Андрей стремительно пересек узкую дорогу и стал лихорадочно звонить в домофон какого-то подъезда. Чтобы отделаться от назойливого трезвона, ему открыли. Поднявшись на третий этаж, который по высоте не уступал иному пятому, он увидел просторный эркер, выходивший окнами во двор. Приблизившись к окну, Андрей распахнул его настежь, забрался ногами на мраморный подоконник и, зажмурившись, бросился вниз.
Иван Палыч был человеком стойким. Но двойное самоубийство сына и жены – кто выдержит такое?.. Дальнейшие действия Ивана Палыча в этот день едва ли назовешь адекватными. Достав из шкафа старое охотничье ружье, он аккуратно собрал его, вставил один патрон, завернул ружье в большой черный мешок для мусора и вышел из дома. Пройдя пешком немалое расстояние, но так и не воспользовавшись общественным транспортом, он подошел к подъезду, где жила моя мать и где еще недавно жил с нею я.
Как раз в это время мать спускалась в лифте на первый этаж. Только к обеду она обнаружила, что в доме не осталось ни куска хлеба, и решила сбегать в магазин. Когда лифт доставил Елену Александровну вниз и двери открылись, она лицом к лицу столкнулась с отцом Андрея. Парализующе спокойным, тихим голосом Иван Палыч сказал ей, что произошло, и объявил, что точно знает, кто всему виной.
– Из-за вашей дочери погибли мой сын и моя жена. Мне нечего больше терять. Пока она в Москве, я не стану ее искать. Но если она хоть когда-нибудь приедет в Петербург… – Он развернул спрятанное в полиэтилен ружье, открыл ствол и показал магазинную коробку с одной пулей. – Если она появится здесь, я пущу ей пулю промеж глаз.
После этих слов, даже не взглянув на женщину, которая все время, пока он говорил, стояла с полуоткрытым ртом и округлившимися, полными застывших слез глазами, он спрятал ружье обратно в мешок и неспешно пошел прочь.
Когда дверь подъезда захлопнулась, Елена Александровна еще несколько мгновений постояла вытянутой струной, потом резко согнулась и вскрикнула от резкой боли, обжегшей изнутри ее грудь. Плохо слушавшимися пальцами она пошарила в сумке в поисках телефона, но его там не оказалось. Она так и не привыкла всегда носить с собой мобильный…
По законам трагедийного жанра моя мать тоже должна была умереть, прямо там, в подъезде, на холодном каменном полу. Но жизнь есть жизнь. Этого не произошло. Вовремя подоспевшая соседка вызвала неотложку, и ей оказали необходимую помощь. Сердечный приступ оказался не тяжелым, но на всякий случай ее отвезли в больницу и на несколько дней оставили под присмотром врачей. Уже через пару часов по приезде в больницу мать потребовала дать ей позвонить и не успокоилась до тех пор, пока медсестра не принесла телефонную трубку.
Когда она набрала мой номер, был уже вечер, но я все еще спал. Не до конца очнувшись от тяжелого забытья, я сначала никак не мог вникнуть в то, что она со слезами в голосе рассказывала мне. По мере того, как до меня доходил смысл ее слов, в ушах все нарастал и нарастал пронзительный звон, словно сто цикад разом запели в голове. К концу ее сбивчивого рассказа звон достиг такой силы, что я с трудом ее слышал.
– Не приезжай! Ни в коем случае не приезжай! Он… Он… Почему он так сказал? Объясни, почему он так сказал?.. Что произошло, что?.. Ты видела Андрея?
– Нет. Не знаю, мама.
– Я, наверное, должна позвонить в полицию… Ведь он угрожал тебе! Но он так убит горем… Но я позвоню, все равно позвоню…
– Не надо, мама. Он ничего мне не сделает.
– Я приеду к тебе! Сразу же, как вернусь домой, выеду первым же экспрессом!
– Не надо, мама. Поправляйся спокойно.
– Боже… Боже… Но все же, что? Что случилось, что? Какой ужас, какой ужас, ужас!
– Все хорошо, мама. Все хорошо.
Закончив разговор, я закрыл глаза и откинулся обратно на подушки. Спать, спать! Скорее заснуть обратно! Все это бред. Бред.
39
Но забытье не возобновлялось. Стоило мне лечь, как к тошнотворному стрекоту цикад немедленно прибавилось удушье. Я хватал ртом воздух, но из него, казалось, выкачали весь кислород. «Мерзавец! Мерзавец! Как он мог? Как он мог так со мной…». От недостатка воздуха перед глазами множились светящиеся точки, а в голове каждые несколько секунд что-то перемыкало и обрывалось. Я то приподнимался на локтях, то снова опускался, пытаясь избавиться от невыносимых ощущений, но ничего не помогало. Тогда я замер и начал считать.
Десять. Я поднимаюсь по скрипучей лестнице, пахнущей сосновым деревом, и поворачиваю ручку тяжелой кованой двери.
Девять. «А вот и королева вечера!». Константин улыбается мне в красноватом полумраке и протягивает руку.
Восемь. «Колдовство, магия…» – «Ты не прав, Серж…»
Семь. «Королева вечера…». Долгий, задумчивый взгляд Клэр сквозь струи сигаретного дыма. Звон рюмок и оживленный говор заглушают звук моего голоса.
Шесть. «Это бифштекс с кровью…». Указательный палец жреца скользит по сырой мертвой плоти, оставляя еле заметную в багровом мареве дорожку белой пудры. Полночь. Я принимаю причастье.
Пять. «Королева вечера!» Привкус лесных ягод сквозь пьяный запах виски, прохладная влажность губ… «Шабаш! Настоящий шабаш!»…
Четыре. Раскрывшись, голые груди жрицы мягким прыжком опускаются на уровень глаз, погружая зал в гробовую тишину. Первая жертва мессы падает на алтарь закланья.
Три. Вырвавшись наружу, Зверь празднует победу, сотрясая стены темного храма. Получив в дар плоть первой жертвы, он жадно рыскает меж извивающихся тел в поисках того, кто отдаст ему душу.
Два. «Ты не похожа. Ни на кого… Я влюблен! Как мальчишка в тебя влюблен!» Вторая жертва падает к ногам Зверя, глядящего сквозь расширенные зрачки темных женских глаз.
