– Это то, о чем никому не говорят, – помрачнев, ответил я и пестрой лентой сполз с шеи Евы на землю. – Ну что же, храни свой секрет. Не очень-то мне интересно его знать…
– Эй, подожди-ка! – воскликнула Ева, увидев, что я удаляюсь прочь, даже не попробовав ее уговорить. – Я сказала, что это секрет, неужели тебе не интересно?
– Нет.
Но я стал ползти чуть медленнее, чтобы ей было легче меня нагнать.
– И ты даже не попросишь меня рассказать, чтобы у тебя тоже появился секрет?
– Нет.
Растерявшись и заметно расстроившись, она на время замолчала, следуя за мной, но потом не выдержала и заговорила снова.
– Ну ладно, уговорил, я тебе все расскажу.
– Я тебя не уговаривал, – ответил я, но остановился и, обернувшись, приготовился слушать.
– Мы с Адамом не можем рвать плоды с того дерева, потому что нам запретили.
– И кто же?
– Отец.
– Кто, прости?..
– Наш отец, – ответила она, улыбнувшись. – Мы его не видим, но слышим. Как и тебя обычно.
Тут она замолчала на минутку и, присев в траву у кустика, помочилась. Непринужденно отряхнувшись, она снова поднялась, улыбнулась и, как ни в чем не бывало, продолжила объяснять.
– Мы начали слышать голос. Раньше мы слышали твой голос и голоса зверей и птиц, но это другой голос, новый. Он громкий и даже грозный. Он нам сказал, что он наш отец.
– В самом деле? – прошипел я, усмехнувшись, но затем крепко задумался.
– Ну, а про вашу маму он вам что-нибудь говорил, этот голос? – спросил я через некоторое время.
– Какую еще маму? – удивилась Ева. – Нет, он говорит, что слепил нас из глины. Поэтому мы вышли такие гладенькие и золотистые! – Она снова засмеялась и, ужасно довольная собой, закружилась на одной ножке. – Хотя нет, говорил про маму. Говорил, что это я скоро стану мамой!
– Ну, об этом я и сам как-то догадываюсь, – с усмешкой буркнул я, задержавшись взглядом на ее животе, который за последнее время еще прибавил в размерах. – Ну, а что еще ваш… отец вам рассказал?
– Он говорит, что у нас всегда все будет так же хорошо как сейчас, если только мы не будем рвать плоды с той яблони, о которой ты говоришь.
– И как он объясняет это свое условие? Она что, ядовитая?
– Не знаю… Вообще-то я много раз ходила к ней и видела, как птицы охотно едят с нее.
– Зачем же ты ходила к яблоне, раз тебе нельзя с нее есть?
– Ну так, интересно…
Когда Ева ушла кормить Адама завтраком, я вышел из шкуры змея и направился к яблоне, которая доставила мне столько хлопот за последние дни. Я осмотрел ее со всех сторон, изучил ее плоды – ничего в ней не было особенного, обычные яблоки, хорошего качества, сладкие… Как там она говорила? Отец?.. Единственное условие…
– Будь я проклят!
Ударив крыльями о землю, я рванулся вверх и сделал в воздухе победную «мертвую петлю». Я понял!
4
Старший из архангелов, прекраснейший из херувимов… На моих глазах проходили все чудеса творения. Я видел, как Старикан ничто превращает в материю, а материю обращает в живые организмы. Я видел, как из простых сгустков энергии, как и я когда-то, на свет рождаются ангелы и духи, способные мыслить, обладающие волей и самосознанием, но… Увы, не имеющие права и возможности творить. Ни я, ни остальные ангелы не были наделены этой уникальной привилегией. Мы были лишь зрителями в театре мироздания, лишь исполнителями и помощниками Старика, не более. Мне всегда казалось, это так несправедливо – не позволять нам создавать что-нибудь самим, уготовив лишь роль пособников…
И вдруг – такой шанс! Пусть я не способен оживить мертвую материю, зато мне предоставляется случай живое сделать еще более живым. Кто еще способен на такое!
Убедившись, что яблоки на запретном дереве самые обыкновенные, я вдруг понял: дело вовсе не в них. Но в чем же тогда?.. Ответ напрашивался сам собой. Дело в самом запрете. Если есть запрет, значит, есть опасение, что… его могут нарушить! А раз Адам и Ева могут его нарушить…
Мысль работала все быстрее и быстрее. Зародившаяся идея все более и более меня увлекала, открывая новые неизведанные горизонты. Ай да Старикан! Задумать такой эксперимент!
Никогда еще до этого дух и материя не сливались воедино, потому-то животные и не имели свободы выбора, не мыслили, не ведали добра и зла. И вот впервые за всю историю бытия это, наконец, произошло. Адам и Ева, которых я до сего времени считал не более чем говорящими обезьянами, были вовсе не животные, это были духи, заключенные в плоть!
Строжайший запрет трогать яблоню – это была проверка на послушание, на управляемость этих удивительных гибридов, которых Старикан хотел сделать такими же послушными вассалами, какими были для него ангелы. Плоть от плоти земли, но при этом обладающие душой и разумом… Сколько интересных экспериментов можно было бы провести, сколько удивительных дел сделать с ними сообща! Но разве в своем сумасбродстве Сущий когда-нибудь согласится на это? Нет, ему не нужны экспериментаторы, ему нужны пастухи, садовники, исполнители…
Вернувшись к Еве, я снова заговорил с ней о голосе, который она слышит, и о запретной яблоне, плоды которой давали мне шанс убедиться в правильности моей догадки.
– Подумай сама, разве есть хоть какое-то разумное объяснение, почему нельзя пробовать плоды, которые не только не ядовиты, но настолько вкусны, что все райские птицы слетаются отведать их…
– Не знаю, наверное, нет. Но ведь отец запрещает нам трогать яблоки!
– Но почему? Просто так, из сумасбродства, из прихоти?
– Но он грозит нам смертью, если мы нарушим запрет!
«И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло».
Долго Ева не могла взять в толк, о чем я говорю. Не зная, что такое добро и зло, она засыпала меня вопросами. И чем больше она слышала от меня объяснений, тем больше новых вопросов у нее появлялось. В конце концов и мне самому уже стало по-настоящему интересно учить ее. И тогда она позвала Адама, чтобы он тоже послушал и поучился. Не один вечер провели мы в разговорах о добре и зле и о том, чем они отличаются. Не один вечер я бился, втолковывая им, что значит поступать по своему усмотрению и принимать самостоятельные решения. Потом я ушел несколько в сторону, рассказывая, как велика и прекрасна земля, как широко и обильно мироздание. И они были до крайности удивлены, узнав, что мир не сводится к одному только Эдему.
– А ведь отец никогда ничего такого не рассказывал нам… – задумчиво протянула Ева, многозначительно смотря на Адама.
– Да, – буркнул тот в ответ. – Очень даже странно.
Они сидели передо мной на поросшем травой пригорке и смотрели, как темное небо укутывается дымчатым звездным покрывалом. Мне больше незачем было вселяться в змея. Я просто незримо присутствовал рядом, а они жадно слушали мой голос, звучавший одновременно и вовне, и внутри них самих.
