Он окончательно стряхнул с себя сонную одурь, ощутил, что
нет ни Яны, ни деда, уже в подавленном состоянии поднялся и, даже не выпив
традиционной чашки кофе, кое-как побрился и потащился к выходу.
Черный «мерс» привычно ждет у подъезда. И все-таки Крылов
сбежал легко, быстро, организм проснулся, долго тосковать не в состоянии, во
всем теле пошла разливаться упругая сила и звериная скифская ярость.
Шофер-телохранитель, однако, успел выскочить, обойти машину и предупредительно распахнул
перед депутатом Госдумы дверцу.
Крылов не возражал, привык за эти недели депутатства, мягкое
сиденье покорно приняло его в объятия, как толстая и все понимающая шлюха,
обслужившая несколько тыщ клиентов и безошибочно знающая, кому что надо.
Заседание в Госдуме начиналось вяло, ибо самые важные
вопросы: сколько будут иметь жалованья, какие квартиры в Москве займут, какие
машины получат и какие льготы еще можно выбить к уже положенным — были
решены, впереди остался горный хребет государственных дел, которые хоть решай,
хоть не решай…
— Слово имеет депутат Крылов от движения «Великая
Скифия», — провозгласил спикер недружелюбно.
На этот раз он не пытался острить, а на Крылова посматривал
с затаенным недоверием. Крылов даже рассмотрел в его глубоко запрятанных
глазках колебание: этот скиф быстро поднялся от рядового депутата до
непростого — уже кандидат в президенты! И хотя шансов нет, но само участие
в президентской гонке…
Шелест и оживление в рядах Крылов чувствовал, еще когда
выбирался из своего ряда. Народ шелестел и вздыхал океанскими волнами, пока он
шел по ковровой дорожке к трибуне. Он чувствовал, как в спину бьет сдержанное
неодобрение. Это уж совсем по-русски, а здесь все стараются именовать друг
друга сенаторами, конгрессменами, не улавливая между ними разницу, а Госдуму
называют то парламентом, то сенатом, скоро назовут и кнессетом…
Дерево трибуны скрипнуло под его пальцами. Он задержал
дыхание, в зале движение прекратилось. Смотрят в его сторону все, за
исключением тех, кто после совместной баньки с членами правительства спит как
убитый.
— Господа депутаты, — сказал он. — Вчера
вечером средства информации передали, что в результате попытки прорыва
мусульманских экстремистов… на границе было убито двое наших пограничников и
трое ранено. В связи с этим я предлагаю рассмотреть вопрос квоты. Да-да, вопрос
квоты на наркоманов, гомосеков и прочих извращенцев и пустоцветов. Выделить им,
к примеру, сотую долю процента… Специалисты уточнят, это я так, навскидку. И
пусть живут. Но!.. Как только в стране погибает сильный здоровый человек —
на пожаре, в результате боевых действий, застреленный бандитом и так далее, то
из общества тут же изымается такое же количество этих ублюдков. А еще
лучше — в трехкратном или пятикратном. Ладно, это полемический перехлест,
но мы ведь все видим разницу между вредным и полезным, верно? Необходимо, чтобы
дебилы и прочий брак рода человеческого… а также все общество — видели их
зависимость от здоровых людей, на которых они паразитируют. Сокращается
количество здоровых людей? Пусть сокращается и количество наркоманов! Хорошо бы
в процентной зависимости, но это чуть сложнее, а пока предлагаю простейший
вариант, который можно осуществить прямо сейчас: один к одному. Нельзя, чтобы
здоровый умный человек рисковал жизнью и даже отдавал ее за благо общества, а в
нем, прячась за его спиной, весело жили и процветали подонки, ублюдки,
наркоманы, преступники. С точки зрения скифа, жизнь наркомана или гомосека
нельзя рассматривать иначе, как глумление над обществом!.. Следовательно, они
жизни недостойны. Благодарю за внимание.
Гробовое молчание провожало его от трибуны и до момента, как
он сел на свое место. Даже спикер не нашелся сразу, что сказать, не дал слово
следующему, как делал всегда, а долго провожал Крылова выпученными глазами. Да
и потом, когда Крылов дожидался конца заседания, он нет-нет да ловил на себе
пристальный взгляд этого прожженного политика.
На трибуне что-то серенькое мямлило о духовности, о
возрождении и сохранении ценностей, наверняка под ценностями понимая раскрашенные
доски прошлого века, в зале нарастал привычный гул от множества здоровых потных
мужчин: сопели, пердели, чесались, ерзали, кресла стонали под могучими телами
тяжелоатлетов, кондиционеры стонали от перегрузки, вытягивая всю эту вонь…
…зато в офисе жизнь бурлила. Что делается по ту сторону
стены, Крылов почти не замечал: там всего лишь дан старт предвыборной агитации.
По ящику, в газетах и даже в Интернете рябит от одинаково толстых кандидатских
рож в президенты. Все красные и холеные, в глазках презрение к этим двуногим,
но на губах сладчайшая улыбочка: ах вы ж мои дорогие избиратели! Нет, еще
круче — мой дорогой гребаный электорат…
Сам он коротко выступил по телевидению в отведенное для него
время, довольно неудобное, но в лимит не только уложился, даже отказался от
остававшихся трех минут. Мол, программу скифов уже знают, повторять незачем.
Скифы и вечером говорят то же самое, что говорили утром.
Потом внезапно агитация прервалась. Наступила предвыборная
пауза, когда всякая пропаганда запрещена. Крылов обращал на это внимания не
больше, чем на землетрясение в Панаме: пять тысяч погибло, но это в Панаме,
жаль, но и хрен с ними, а вот раздавленная перед домом кошка с вылезшими на
асфальт кишками впечатляет куда ярче…
Яна не кошка, но эти сложные отношения, в которых все не
удается разобраться, истерзали больше, чем сто тысяч президентских кампаний.
Сегодня они пересеклись на улице. Он предложил заехать к
себе, Яна наморщила в задумчивости лобик:
— Знаешь, если тебе надо разгрузить семенники, то я
помогу с этой проблемой в твоей машине… Понимаешь, мне надо на вернисаж. На мои
картины нашлись покупатели!.. Уже две продала, а это теперь успех!
— Ох, — сказал он с трудом. — Яна… Я хочу
быть с тобой. Я не могу без тебя. Я хочу, чтобы ты стала…
Она засмеялась, смех ее сводил его с ума, возразила:
— Стала? Я хочу, чтобы меня воспринимали такой, какая я
есть! Разве ты хочешь не того же?
— Нет, конечно, — ответил он честно. — Я
хочу, чтобы меня воспринимали таким, каким я хочу быть. Или хотя бы таким,
каким иногда получается.
Она наморщила лобик, не поняла, на всякий случай надула
губки.
— Это что же? Новое строительство коммунизма?
— Яна, — сказал он умоляюще, — неужто трудно
поверить, что на свете могут быть люди, что в самом деле живут согласно тем
принципам, которые провозглашают?.. Есть на свете разные чудаки! Я такой… Но,
как видишь, даже чудаки не всегда бомжуют и роются в мусорных баках.
Народ обтекал их, но многие замедляли шаг, а то и
останавливались в сторонке. Крылов ловил на себе непонимающие взгляды: кто он,
что с ним беседует Такая женщина?
Яна простодушно не замечала их, причем в самом деле не
замечала, а не прикидывалась. В ее глазах внезапно зажглись веселые искры.
