А со спины его настигала тяжелая тьма. Нет, не ночь, просто
в серый бестеневый мир прорвался холод, будто над городом завис исполинский
ледник. Крылову показалось, что где-то открылось окно в открытый космос, оттуда
пахнуло небытием. По коже побежали мурашки, напоминая, что могучие люди —
всего лишь мелкие букашки на поверхности глиняного шарика, летящего через
бездну.
Он влетел в булочную, пронесся вдоль полок, руки привычно
схватили черный хлеб — для деда, пару саек, батон белого хлеба — это
для себя, пальцы бездумно отсчитали деньги.
— Возьмите сдачу, — сказала девушка строго.
Она сидела за кассой надменная, в фирменном костюме,
застегнутая на все пуговицы, на красивых волосах нелепый кокошник.
— Проверьте, — отмахнулся Крылов, — там без
сдачи.
Он вылетел как пуля, дома ждет дед, а на улице вот-вот
влупит ливень, за дверью мир все такой же серый, словно от солнца осталась едва
ли треть, а дома застыли мертвые, как Уральские горы.
В плотном, как стекло, воздухе возник вихрь, вздыбилась пыль
и пошла стеной, тоже странной, ибо за ней, как за забором, оставался тот же
неподвижный воздух. Крылов на бегу зажмурился, пропуская движущуюся стену из
пыли, окурков, смятых оберток, грудь его непроизвольно расширилась, он вдохнул
ставший редким воздух. Рядом судорожно разевала ярко накрашенный рот немолодая
женщина, глаза испуганные, пальцы шарят в сумочке, явно ищут лекарства.
Все вдруг ощутили себя при перепаде давления, как
глубоководные рыбы, выброшенные на берег. И тут же дальнюю сторону улицы
заволокло туманом, автомобили и дома исчезли. Туман быстро двигался в их
сторону.
Крылов ощутил, что такая стена ливня сметет и его, как
грязную обертку из-под мороженого. Огляделся, бегом припустил под широкий
козырек соседнего дома, на первом этаже которого размещен какой-то НИИ.
Ливень обрушился, как водопад. Стена из падающих струй сразу
стала такой плотной, что он почти поплыл, сразу промок, целлофановый пакет
норовил выскользнуть из пальцев, как скользкая рыбина.
Захлебываясь, он проломился сквозь завесу падающей воды,
ударился о твердое, холодное, скользкое и, как ему показалось, мягкое. Вода
разбрызгивалась о мраморные ступени, он развернулся и увидел вместо улицы
сплошной серый шумящий туман.
А сам он очутился в тесном предбаннике массивного дома
сталинской постройки. Внутренняя дверь осталась на кодовом замке, немолодая
грузная женщина в промокшей одежде прижималась толстым задом к створкам.
Крупные капли, похожие на прозрачные улитки, сползали по ее толстым ногам.
— Ну и ливень, — воскликнул Крылов. — Черт,
всего один дом не добежал! Я живу в соседнем…
Женщина молча качнулась к входной двери, Крылова отодвинула
корпусом, притянула за ручку, дождь отрезало, грохот стих, а через толстое
стекло видно было, как в тумане раскачивается не то призрачная вершинка дерева,
то появляясь, то исчезая, не то это так шутили водяные струи.
Закрыв дверь, женщина вольно или невольно прижала Крылова
задом ко второй двери. Влажный воздух быстро нагревался, стало как в бане. От
одежды пошел пар.
Крылов ощутил, что этот огромный зад… гм… что-то в нем есть,
недаром же настолько горячо в развилке, просто зудит, подкорка требует своего,
руки словно сами по себе поднялись, стиснули широкий круп, похожий на конский.
На большом пальце правой руки нелепо болтался пакет с хлебом и булками, стучал
женщину по бедрам. Женщина не среагировала, Крылов медленно потащил подол
вверх. Против ожидания, женщина снова осталась безучастной. Зад оголился
огромный, разделенный на два белых полушария, как будто доставшийся от более
молодой женщины. Он вообще замечал, что тела у женщин сохраняются гораздо
лучше, чем лица, у этой же и кожа чистая, шелковистая на ощупь, и тугая,
жаркая…
Трусики сильно врезались в плоть. Когда он зацепил под тугую
резинку и потащил вниз, на коже остались красные, глубоко вдавившиеся полоски.
Он потер пальцами, зная, что женщине это приятно, трусики дальше пошли легче,
скатались в жгутик.
Женщина едва слышно вздохнула и задержала дыхание, когда он
торопливо вжикнул «молнией», его руки обхватили ее сочный тугой зад, эти
ягодицы, которые не зря же так называются, ибо есть мелкие лесные ягодки, есть
крупные садовые ягоды, а есть ягодицы… а это и вовсе царь-ягодицы…
У нее вырвался легкий вздох, а он не сдержал довольного
рыка. За окном по-прежнему бушует ливень, все заняло три-четыре минуты, его
ослабевшие руки кое-как подняли и встащили на прежнее место трусики, с неохотой
опустил подол платья. Все это время его пакет с хлебобулочным болтался на руке.
Сквозь стекло дерево стало видно целиком, все-таки это
дерево, грохот оборвался, словно его отрезало большим мясницким ножом. Женщина
толкнула дверь. По улице вдаль уходила серая стена ливня, из этой серости
появляется дорога, застывшие в лужах автомобили, столбы, дома по обе стороны
улицы…
Крылов ощутил мягкий толчок — это его напоследок
прижали задом, в следующее мгновение женщина вышла из подъезда, огляделась по
сторонам и быстро пошла через улицу. Поток воды скрыл проезжую часть целиком,
женщина сняла туфли и перебралась на ту сторону босиком. Но и там обуваться не
стала, так и пошла: туфли в одной руке, раздутый пластмассовый пакет — в
другой.
Он протер совсем уж запотевшие в этой парилке очки. Воздух
врывается свежий, чистый, пахнущий озоном. Мысли тоже чистые, умытые. Они
всегда чистые и умытые, когда эта похотливая обезьяна в нем умолкает, получив
свое.
— Да что со мной? — сказал он вслух. —
Неужели и я… тоже?
Он сам не понял, к чему это «тоже», но стало стыдно даже
перед незнакомой домохозяйкой, что решилась выйти первой, в то время как вон
видно рожи мужчин на той стороне улицы, все еще не решаются выйти из магазинов,
как и он тоже…
Глава 16
За уходящим ливнем уходил и сильный ветер. Крылов устыдился,
вышел наконец, поежился. Черт, до чего же приятно это вот так… До чего же
сочный толстенный зад! Просто задище… Что естественно, то незазорно.
Черт, но ведь так же точно и Яна!.. Это не зазорно. Почему
же ему так хочется, чтобы она ни с кем так, а только с ним? Атавизм? Пережиток
эпохи рабовладельчества?
Кстати, скифам придется определиться и в… этом. Оставлять
все как есть — нельзя, где же реформы, но и раскрепощаться дальше тоже
некуда — уже уперлись в стену. Нет, в дно, дед прав. Разве что совсем
погасить разум, обрасти шерстью и уйти жить в леса «свободной и счастливой
жизнью не испорченных цивилизацией зверей».
Значит, маятник надо качнуть в обратную сторону. Вообще-то
он, похоже, уже вот-вот сам качнется обратно, надо только оседлать это
движение, объявить борьбу за чистоту нравов. А так как все половыми свободами
обожрались до рыгачки, то может что-то получиться очень интересненькое…
