Матросов подумал, буркнул:
— Ты прав. Советский Союз был круче! Перед ним все
шапки ломали. А юсовцы говорили шепотом.
— Ну?
— Че «ну»? — переспросил Матросов.
— Значит, великая держава лучше?
— Так Советский Союз, — обиделся Матросов, —
и есть Россия!.. Ну, Россия с разными там республиками.
Крылов развел руками. Он чувствовал, что если удержит глаза
на корчмовцах, не даст повернуться в сторону Яны, то сможет говорить,
двигаться, даже не захлебнется пивом.
— Наше правительство сделало большую ошибку, —
сказал он, — поспешив ввести паспорта без графы «национальность». Теперь все
со страхом смотрят друг на друга, подозревая в неких тайных обществах по
сохранению прежней нации. Уж евреи, мол, точно не откажутся от своей, чеченцы и
прочие кавказцы — тоже, только русские превратятся в рабочее быдло,
которое лишили даже права на свой народ… Этим мы просто обязаны
воспользоваться!
— Как?
Тор вмешался горячо:
— Создать общество по сохранению русского народа!
— Нет, тогда уж русичей, — возразил Черный
Принц. — Русский — это прилагательное, вроде «русский еврей» или
«русский армянин»…
— Русич — лучше, — определил Тор, — но
что-то в нем есть…
Он замялся. Принц спросил:
— Что? Что в нем есть?
— Что-то, что мне не очень нравится…
— Еще бы еврею понравилось!
Тор сказал медленно, не обращая внимания на провокацию:
— Что-то в нем есть тоже от прилагательного. Или,
точнее, от отчества. Как Иванович, Петрович, Козлович…
С той стороны сказал обидчиво Бабай-ага:
— Но-но, ты мне без намекивания! Сам козлович!
Крылов постучал вилкой по пивной кружке:
— Тихо-тихо! Да, но что лучше? Русак? Так это заяц
летний. Русин? Так западяне зовут хохлов.
— А если просто — русы?
Все молчали, прикидывая, перекатывая в мозгах, где уже давно
не скрипело сухо, а скорее хлюпало. Слышался стук ножей по тарелкам, чавканье.
Тор с таким шумом высасывал креветку, словно та была размером с кракена.
На другом конце стола Журавлев мерно доказывал:
— Чтобы выбраться из этой дупы, надо что-то
по-настоящему радикальное… или кардинальное.
— Кардинальное, — спросил ехидный Откин, —
это от «кардинал»?
— Как и радикальное, — ответил Журавлев, — от
радикала…
Откин распахнул в удивлении рот:
— Ради… Ради чего?
— Брысь, — сказал Журавлев беззлобно. — А то
объясню заодно, что такое дупа. Надо сделать нечто такое, чтобы Россия
изменилась рывком! К примеру, взять и заменить православие на католицизм… нет,
для нас это еще не круто. Заменить вообще на ислам! Во-первых, рождаемость
поднимется: в исламе аборты запрещены…
— А противозачаточные? — пискнул Откин.
— В русском исламе запретим, — ответил Журавлев
уверенно. — У нас будет свой ислам, нашенский. Чужие исламы нам не указ,
ибо скифы мы — с жадными и дикими глазами!.. У нас все свое, самобытное,
доморощенное. А если и берем чужое, то по праву трофеев. И приспосабливаем для
своих нужд, как казаки приспосабливали награбленные ризы архиереев на портянки
и онучи.
А на другом конце стола голоса были громче, злее. Крылов
видел, как этот Алексей, этот молодой напористый адвокат, горячо и по-свойски
влез там в дискуссию. Крылов слушал его со все большим изумлением. То, к чему
он нередко продирался сквозь невероятно колючие кусты в ночи, для Алексея было
ясно как день. Любую проблему, из-за которой возникал спор, он брал и
раскладывал как покорную девку, накурившуюся травки, сбрасывал с нее одежки, и
все видели, как на самом деле все просто и ясно. В нем чувствовались не только
острый и ищущий ум, но и некая профессиональная хватка все упростить и
разложить по полочкам для дальнейшего использования.
Крылов чувствовал, что у Алексея нечто в рукаве, встал из-за
стола, пересел поближе, стараясь не смотреть на Яну, старательно подливал пива,
Алексей не отказывался, но не тяжелел, только не так тщательно увязывал тезисы,
а потом вдруг как-то умолк, оглядел всех заблестевшими глазами.
— Ребята, — сказал он проникновенно, но обращался
к одному Крылову, умело вычленив в нем самого яркого, «за которым идут», —
я вижу, вы тоже ищете свою нишу в этой гребаной жизни! Ленивое дурачье
оттягивается, балдеет, кайфует, а вы… молодцы. У вас мозги кипят, работают,
применения ищут. Ребята, вам признаюсь, другим бы не сказал!.. Я хочу создать
новую партию. Или движение, еще не решил. Не смейтесь, это в самом деле очень
перспективное дело!.. Я отыскал такую нишу, такую нишу!
Он запнулся, оглядел всех внезапно подозрительными глазами.
Корчмовцы все равно слушают вполуха, больше смотрят на его спутницу, а он,
быстро просканировав лица, чутьем политика уловил, что здесь не те, кто
перехватит ценную идею, а скорее сами подбросят новые ходы, варианты, чужим
пользоваться не будут — у самих головы пухнут от великих идей.
— Избирательной системой не охвачен огромный контингент
лиц, — сказал он горячо. — Я говорю о дебилах… Ну, так называемых
лицах с замедленным интеллектуальным развитием. Не смейтесь! Это очень серьезно
и… очень перспективно. Дебилы сегодня — это негры в США начала того века.
Их становится все больше и больше, размножаются как кролики, в то же время мы
все больше смягчаем нравы и открываем доступ к должностям всяким
сексменьшинствам! Негры сейчас в США уже не только в спорте, где, кроме силы и
выносливости, ничего не требовалось, не только в шоу-бизнесе, где тоже ума не
надо… но и в армии, им доверяют винтовки и автоматы, скоро разрешат управлять
самолетами, им присваивают офицерские звания, а кое-где они уже стали мэрами и
даже губернаторами!
Слева прислушался Бабай-ага, скривился, буркнул:
— К чему ты это?
— А к тому, — сказал с жаром Алексей, — что
право голоса есть право голоса!.. И у белого академика англосакса, и у
чернокожего слесаря оно одинаково!.. В районах с преимуществом негритянского
населения обычно избираемым главой становится негр. Я хочу сказать, что если
удастся объединить дебилов в одну партию, то можно будет на их голосах
продвинуть своего депутата в Думу, активно влиять на политику!
Матросов поинтересовался враждебно:
— Ты всерьез?
— Абсолютно, — ответил Алексей. — Абсолютно.
В этом направлении прут общепризнанные общечеловеческие ценности… Против
Которых Спорить Нельзя! Если нельзя бороться, то надо возглавить!
Матросов смотрел подозрительно. С ампутированным чувством
юмора, он никогда не мог угадать, шутят с ним или говорят всерьез. Видно же,
что этот верткий сам смеется над этими общечеловеческими и общепринятыми. Но
тогда, как можно… это же опуститься до уровня политика!
