– Знаешь, я открыт для юмора всех цветов, но дурацкие шутки не в моем стиле! – обиделся Женька.
Зря, между прочим, обиделся. По опыту многолетнего общения я бы назвала дурацкие шутки его специализацией! Но спорить с приятелем я не стала, поторопилась расcпросить:
– Как она умерла? Почему? Я ее только вчера видела!
– И завтра тоже увидишь, если захочешь, – сказал Женька. – Похороны назначены на четырнадцать часов, собираемся у нашей конторы. Но что же все-таки написать на ленте? Может, «от друзей сына»?
– От тех самых друзей, которых при жизни покойница от сына своего всячески отваживала? – напомнила я. – Такая надпись будет звучать вызывающе. Вы, мол, Ангелина Митрофановна, нас ни в грош не ставили, а мы хорошие, абсолютно не злопамятные: вот, даже веночек вам прислали!
– Кстати, о вызывающем поведении! – Женька немного оживился. – Хочешь узнать последние сводки с линии фронта?
– Какого фронта? – не поняла я.
– Ну, нашего! Фронта борьбы с гадюкинщиной!
– А разве на этом фронте кто-то остался? – удивилась я. – Нас же всех демобилизовали?
– Это вас, журналистов, демобилизовали! А мы, техники, просто ушли в партизаны!
– Расскажи, – попросила я.
И Женька с удовольствием рассказал мне, что операторов и монтажеров новое начальство в безвременный отпуск не отправило. Видимо, Гадюкин решил, что зловредные каверзы супротив него измышляли хитроумные творческие работники, а техники – народ простой, рабочие лошадки телевидения. Посему лошадкам велели находиться в стойлах, то есть – на трудовых постах. Господин Гадюкин плохо ориентировался в телевизионном закулисье и еще не постиг сложную природу наших технических работников!
– Ой, вы, кони мои, кони привередливые! – насмешливо напел Женька, характеризуя наших «лошадок». – Мы устроили Гадюкину геноцид! Гнобим его, но тайно!
Оказывается, в отсутствие нормальной работы парни заскучали и, чтобы развеяться, начали перевоспитывать Гадюкина. Цель своей педагогической работы самодеятельные Макаренко и Песталоцци увидели в том, чтобы избавить господина Гадюкина от нездорового стремления руководить нашей телекомпанией.
– Клянусь, еще день-другой – и ему окончательно расхочется сидеть в директорском кресле! – заявил Женька.
– Как же вы этого добиваетесь? – заинтересовалась я.
– Мы всячески компрометируем это самое кресло! – рассмеялся приятель. – Вчера, например, пристроили на сиденье офисную булавку – такой полуторасантиметровый шип! Для неприметности выкрасили его черным лаком для ногтей и прилепили на двусторонний скотч острием вверх!
– И Гадюкин сел?
– Сел, но о-очень быстро встал! – захохотал Женька. – И потом с полчаса бегал по телекомпании, как ужаленный! А сегодня утром мы облили кресло кошачьей мочой!
– Вы кота в студию притащили?! – весело изумилась я.
– Нет, только кошачью мочу в пузыречке! Между прочим, это тоже было непросто организовать, при случае спроси Макса, чего ему стоило уговорить своего кота справить малую нужду в майонезную баночку! Кот молодец, расстарался, выделил из своего организма почти сто граммов утренней мочи повышенной вонючести. Вылили мы ее на сиденье за полчаса до того, как Гадюкин приполз на работу, и за тридцать минут жижа как раз успела впитаться в кожу обивки.
– И Гадюкин сел? – повторила я.
– Ага! И провонялся так, что позже во дворе к нему подошел совершенно посторонний кот – и абсолютно добровольно, без всяких понуканий и науськиваний пометил гада! И больше мы нашего оккупанта сегодня не видели!
– Весело вам, – заметила я. Потом вспомнила, зачем звонила, и спросила: – Жень, а куда ты подевал кассету, на которую снимал несостоявшуюся свадьбу Вадика?
– Кассету? Да никуда не дел. Вадику видеозапись такого позорища не нужна, так что я эту кассету даже из камеры не вынимал.
– Значит, там она и осталась, потому что никаких съемок у нас с тех пор не было, – сообразила я. – Жень! Ты можешь мне эту кассету отдать?
– Да зачем?
– Потом расскажу, – отмахнулась я. – Так можешь или не можешь? Причем лучше даже не саму кассету, а перезапись с нее, у меня же дома нет цифрового видика…
– Ладно, спишу на обычную «болванку», – согласился приятель. – Завтра и заберешь, когда на похоронах встретимся.
Вспомнив о смерти мадам Рябушкиной, я вздохнула. Бедный Вадим! И невеста от него сбежала, и мама умерла! Закончив разговор с Женькой, я подумала, что следовало бы, наверное, позвонить Вадику, сказать ему какие-то слова утешения. Но никаких слов, которыми действительно можно утешить человека, внезапно потерявшего мать, я не придумала.
Уже дома я спохватилась, что забыла купить провизии. Пришлось кормить семейство полуфабрикатными пельменями. К счастью, мои мужчины не особенно переборчивы в еде, а Масянька даже любит магазинные пельмешки. Они легче, чем домашние, вылезают из своих «шкурок», а ребенок выковыривает начинку, пренебрегая тестом.
Уплетая пельмени, малыш упражнялся в стихосложении. В итоге на каждый из двух десятков слопанных ребенком пельменей пришлось по одному вдохновенному двустишию.
Мясо, мясо, выходи
И на Колю погляди! —
приговаривал Масяня, раздевая очередной пельмень. В ротик он отправлялся под другую тематическую речевку:
Раз, два, три, четыре, пять —
Вышло мясо погулять!
– Недолго оно гуляло! – хмыкнул Колян, в обход детского столика направляясь к зазвонившему телефону. – Кыся, это тебя!
– Да! – еще смеясь, сказала я в трубку. И тут же улыбка моя увяла: на другом конце провода был Вадик Рябушкин.
– Привет, – безжизненным голосом сказал он. – Мне твоя помощь нужна.
– Ну конечно! Все, что могу! – горячо заверила я.
Я была готова к тому, что Вадик попросит меня принять посильное участие в организации похорон, но товарищ меня удивил.
– Мне срочно нужен медвежатник, – сказал он.
Это было настолько неожиданно, что я не сразу поняла, о каком медвежатнике идет речь. Сдуру вообразила себе ярмарочного циркача, такого цыганистого парня в алой косоворотке и с дрессированным мишкой на цепочке. Молнией в мозгу просверкнула мысль, что к организации похоронной церемонии Вадик подходит очень необычно!
– У тебя же есть знакомые менты? – продолжал между тем мой собеседник. – Они, наверное, могут присоветовать какого-нибудь спеца по этой части?
– Тебе нужен взломщик? – сообразила я.
Не скажу, что от этого мне стало легче. Цыганей с медведями на похоронах не будет, это я поняла, но какая роль отводится взломщику?! Может, завтра на городском кладбище объявлен неприемный день, и медвежатник понадобится, чтобы взломать замок на воротах?
