Книга Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости. 1921-1941 годы, страница 112. Автор книги Майкл Дэвид-Фокс

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости. 1921-1941 годы»

Cтраница 112

В каждом из этих случаев определенные нацистские и фашистские деятели Германии последовательно или эпизодически превозносили большевизм, а не традиционно изливали на него свою злобу. В результате термин «национал-большевизм» (Nationalbolschewismus), обозначающий попытку использовать опыт большевизма для национальных или общенародных (volkisch) целей, употреблялся в Германии уже с 1919 года {753}. [66] Более того, данному идеологическому взаимодействию между левыми и правыми способствовал ряд прецедентов в политической жизни 1930–1933 годов, частью которой было учреждение Арплана. Руководители Коминтерна, советского государства и немецких коммунистов одобряли введение националистических лозунгов в коммунистическую пропаганду с целью переманить сторонников у фашистов правого толка. Эти важные открытия в искусстве политической стратегии происходили в кризисные моменты истории Веймарской республики: трудное начало в 1919 году, оккупация союзниками Рурской области в 1923 году и окончательный крах вследствие значительного роста электоральной поддержки нацистской партии после 1930 года {754}.

Единственным и наиглавнейшим посредником между германскими и советскими коммунистами на всех трех этапах стратегического сближения с правыми националистами был «революционер, дипломат и интриган» Карл Радек. И в 1919, и в 1923 году Радек являлся главой Коминтерна и постоянным инициатором сближения с немецкими правыми националистами. Файе, автор самой значительной биографии Радека, доказывает, что побудительным мотивом для вступления последнего в открытый диалог с фашистскими интеллектуалами в 1923 году и восхваления их «мученика» — Альберта Лео Шлагетера (лидера рурских повстанцев «Хайнца») — стала не развившаяся до крайних пределов ленинская «гибкость» Радека, а его «постоянная одержимость» угрозой фашизма, овладевшая им после 1922 года. Файе приводит свидетельства того, что Радек не надеялся обратить фашистских лидеров на путь истинный, но стремился хотя бы сократить число их сторонников, так же как «единый фронт» Коминтерна был задуман для того, чтобы отвлечь рабочих от всевозможных социал-демократических движений {755}. Имел значение и еще один фактор: революционный оптимизм. В преддверии неудавшегося «германского Октября» в 1923 году и еще раз в начале финального кризиса Веймарской республики в 1930-м позиция Радека основывалась на ожидании неизбежной победы мировой революции. Как бывший троцкист Радек капитулировал перед победителями и был заново принят в ряды ВКП(б), где позиционировал себя в качестве преданного Сталину публициста и советника по международным вопросам; он логически рассудил, что растущие фашистские силы нужно нейтрализовать или привлечь на свою сторону, если вообще ставить перед собой цель победить капиталистическое государство {756}. Новая тактика немецких коммунистов, рассчитанная на то, чтобы завоевать поддержку рабочего класса и не допустить вступления рабочих в фашистские организации, а также на то, чтобы включить националистические лозунги в коммунистическую пропаганду, начала реализовываться в 1930 году. А в марте 1931-го, после перехода высокопоставленного нацистского офицера Рихарда Шерингера на сторону коммунистов, эта тактика стала называться «курсом Шерингера» {757}, что оказалось прямым наследием линии Шлагетера 1923 года. Впрочем, в обоих случаях усилия коммунистического движения добиться поддержки со стороны фашистов привели к весьма скромным результатам.

Вследствие политического компромисса с крайне правыми, после 1928 года в рамках «левого поворота» Коминтерна стало возможным появление доктрины «социал-фашизма», которая именовала социал-демократов главными врагами коммунистических партий и основным препятствием к объединению всех прогрессивных сил перед лицом фашистской угрозы. Имея удовлетворительный опыт использования мобилизующей силы национализма при проведении в жизнь советской национальной политики, Сталин одобрил «национал-популистскую» стратегию Коммунистической партии Германии через своего «человека в Берлине», члена политбюро КПГ Хайнца Ноймана, который хорошо говорил по-русски и неоднократно посещал черноморскую дачу Сталина в ключевые моменты своей карьеры. Однако по мнению руководства Коминтерна, КПГ с излишней рьяностью следовала националистическим курсом, и в 1931 году исполком Коминтерна попытался овладеть «курсом Шерингера» внутри КПГ — еще до того, как в 1932 году было снова санкционировано дальнейшее сближение с праворадикалами {758}.

К 1932 году Радек стал главным советником Сталина по германским делам. Одно из подтверждений этого — заседание Политбюро, состоявшееся 1 апреля 1932 года, на котором было одобрено предложение Сталина назначить Радека начальником нового Бюро международной информации при Отделе культуры и пропаганды ЦК. Это Бюро задумывалось как аналитический центр, который должен был добывать и предоставлять информацию по вопросам внешней политики непосредственно Сталину, а также в его секретариат и в Политбюро. Перед новым подразделением и лично Радеком ставилась задача разрабатывать стратегии влияния на общественное мнение зарубежных стран с традиционным упором на культурную дипломатию {759}. Таким образом, Радек снова стал ключевой фигурой в выстраивании особых отношений с немецкими праворадикалами.

Таков был политический и идеологический подтекст советского сближения с фашистскими интеллектуалами внутри Арплана и других организаций в 1932 году. Среди коммунистов, мечтавших воспользоваться набиравшей силу националистической революцией, был и главный координатор работы Арплана с советской стороны, уполномоченный ВОКСа в Берлине Александр Гиршфельд, который одновременно пытался наладить отношения и с праворадикальными деятелями, используя тайные связи в некоторых других малоизвестных организациях, созданных немецкими интеллектуалами. Гиршфельд, как бывший советский консул в Кенигсберге, был чрезвычайно заинтересован в том, чтобы добиваться скрытого советского влияния на представителей праворадикального направления в германской политике и идеологии. Он выступал в трех различных лицах: будучи уполномоченным ВОКСа, являлся также дипломатом в ранге секретаря советского посольства в Берлине и имел некоторое отношение к ОГПУ. Есть доказательства — и это важный момент, — что ловкий уполномоченный действовал не только по собственной инициативе. Скорее он работал как специальный оперативный сотрудник в рамках более широкой советской стратегии нащупывания подходов к немецким «революционерам правого толка». Гиршфельд видел свою миссию в том, чтобы сосредоточиться на идеологах, испытывавших симпатии к советскому режиму. В октябре 1932 года он объяснял свое понимание советской «линии» в Арплане так: «Глубоко проникнуть в радикальные и правооппозиционные круги интеллигенции, имеющие политический вес…, представляющие собой так называемый национал-большевизм (Тат, Ауфбрух, Воркампфер [названия периодических изданий] — это стратегии действия и т.д.)» {760}. Арплан совсем не должен был чувствовать влияние Москвы — напротив, оно «должно быть глубоко и надежно спрятано за кулисами». При этом Гиршфельд вообще никак не упоминал интеллектуалов левого толка — ни в таких организациях, как Общество друзей СССР, ни в левом крыле самого Арплана {761}.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация