Альтернативное окружение Андре Жида
Приблизительно в то же время, когда проходил визит делегации Арплана, Андре Жид выдвинулся на место самого выдающегося и желанного друга Советского Союза. Однако буквально через несколько лет Жид (пожалуй, самый знаменитый «друг» в межвоенный период) совершенно неожиданно довольно грубо и всенародно был переведен в разряд врагов. Столь резкая перемена подчеркивала непрочность положения знаменитых интеллектуалов — союзников советского государства, которые, сточки зрения коммунистов, идеологически были вовсе и не «свои». Как отмечал историк Дэвид Коут, «в девяти случаях из десяти для западных попутчиков их лелеянная всю жизнь философия нуждалась лишь в небольшой подгонке, проделываемой специально для того, чтобы пожать плоды новой идеологии»
{795}. Данное наблюдение находит отражение в судьбах европейских гостей, лично беседовавших со Сталиным, поскольку их мнения, формировавшиеся десятилетиями, оказывались решающими, позволяя им искренне верить, будто советский порядок повернулся лицом именно к ним, а не пошел совершенно другой дорогой. Сказанное оставалось в силе даже для самого известного посетителя из всех, хотя увлечение Жида Сталиным было относительно недолгим. В этом смысле Жид оказался типичным представителем той интеллектуально-артистической среды, которая открыла для себя советский социализм не в 1917-м или 1920-х годах, а вскоре после начала Великой депрессии и подъема фашизма и сразу же отреклась от социалистического учения с началом репрессий. Появление писателя в качестве полноценного «друга» в 1931–1933 годах стало одним из величайших достижений советской культурной дипломатии, поскольку Жид пребывал тогда на пике славы и популярности во Франции.
О посещении Андре Жидом Советского Союза в 1936 году написано так много именно потому, что он порвал свою дружбу с родиной социализма довольно экстравагантным способом: в течение 1936 года его книга «Возвращение из СССР» («Retour de l'URSS») выдержала десять изданий и была переведена на четырнадцать языков. В книге отражалась определенная надежда на то, что руководство страны найдет верный путь развития, но в целом это была самая обличительная и критическая работа о советском культурном и идеологическом конформизме из всех написанных Жидом ранее. Публикация книги послужила поводом для травли автора, прежде всего со стороны коммунистов в Советском Союзе, но также и в других странах, что, в свою очередь, заставило Жида высказаться еще более определенно в следующей книге, 1937 года, на ту же тему: «Поправки к моему “Возвращению из СССР”» («Retouches а топ “Retour de l'URSS”»). Тем не менее несмотря на тот факт, что романтические отношения Жида с марксизмом, большевизмом и революцией не имели длинной предыстории (в отличие от Роллана с фабианцами), его политические разногласия с советским строем в действительности были глубже, чем у других попутчиков. Почему же А. Жид, в отличие от других знаменитых друзей, которых столь радушно принимали в СССР в 1930-х годах, решил покончить с этой дружбой?
Нельзя сказать, хотя это и подразумевается во многих работах, что интерес Жида к Советскому Союзу был не таким уж глубоким, что у него было больше сомнений, чем у других, или он менее других обманывался. Важно отметить, что автор повести «Имморалист» (1902) отвергал буржуазный конформизм и несправедливость всю свою жизнь и, соответственно, был особенно чувствительным к удушающим рамкам ограничений советской культурной и политической жизни во время своего «управляемого» визита в СССР
{796}. Однако только этим объяснить его отступничество нельзя. Показательным примером того, как какой-нибудь один фактор из многих мог оказывать решающее влияние на формирование интереса интеллектуалов к советскому коммунизму, являлись гомосексуализм Жида и его надежды на то, что коммунизм наконец освободит сексуальность от социальных ограничений. Этим надеждам гомосексуалов, примкнувших к международному коммунистическому движению, и более широких кругов интеллектуалов-наблюдателей не суждено было сбыться. Именно здесь необходимо искать многие столь нужные объяснения. С этим была связана решимость Жида (которого массированно «обрабатывали» такие советские эмиссары и посредники, как Эренбург и Кольцов) создать группу альтернативных «медиаторов» из своего окружения, состоявшую из пяти относительно малоизвестных попутчиков — молодых литераторов, лично преданных Жиду и, несомненно, зависимых от него в профессиональном плане.
Среди избранного альтернативного окружения Жида выделялись Пьер Эрбар и Джеф Ласт — коммунисты, которые очень хорошо знали советскую жизнь, а также Жак Шифрин, для которого русский язык был родным. Эрбар и Ласт в данном контексте приобретают особое значение, поскольку оба они были гомосексуалами (или по крайней мере бисексуалами), достаточно близкими к Жиду, и оба являлись осведомленными критиками сталинской России
{797}. Они сыграли важную роль в отступничестве Жида, которое оформилось в результате сочетания мировоззренческой эволюции и конкретного опыта, приобретенного внутри СССР.
В известной мере Жид был прежде всего эстетом, который, в отличие от социального художника Роллана, до 1930-х годов мало интересовался политикой. Андре Жид начал свой путь писателя в кружке поэтов-символистов во главе с Малларме, и первые пятнадцать книжек новоявленного эстета были напечатаны малыми тиражами за его собственный счет. Когда началась его вторая карьера — попутчика, он, по собственному признанию, не создавал ничего значительного в литературном плане в течение четырех лет после 1931 года, отчасти из-за своих просоветских взглядов, так как постоянно тревожился о своем вольном или невольном «подчинении догме». Советские референты, отслеживавшие все публичные высказывания Жида и ситуацию в международной литературной политике, отдавали себе отчет в том, что даже после его знаменитых просоветских заявлений начала 1930-х годов он открыто отвергал «партийность», упорно отказываясь делать заявления по политическим и экономическим вопросам
{798}. Тем не менее за плечами у Жида имелся внушительный список значительных гражданских акций, что в большой степени способствовало установлению хороших отношений с Советским Союзом. В этом смысле увлечение советским коммунизмом имело глубокие корни в биографии писателя.
Как Андре Мальро и другие, Жид вошел во дворец коммунизма через переднюю антиколониализма. Задолго до 1936 года он уже написал одно «Возвращение…», заявив таким образом о себе как об авторе травелогов, но совсем иного рода, нежели просоветские авторы: после путешествия по Конго с июля 1925-го по июнь 1926 года Жид опубликовал книги «Путешествие в Конго» («Voyage au Congo») и «Возвращение с озера Чад» («Retour de Tchad»). Знаком пробуждения в писателе чувства гражданской ответственности в немалой степени стало обличение им крупных компаний по производству каучука. Позже, в 1937 году, сам Жид вспоминал:
