Опыт… показал следующее: иностранцы, знакомясь с жизнью в СССР, подходят к изучаемому вопросу со свойственной иностранцам узостью взглядов; у них нет той перспективы в изучаемом вопросе, которая была создана революцией
{141}.
Такой перспективой обладали, конечно, только большевики.
После того как с введением в середине 1920-х годов нэпа система хозрасчета окрепла, появилась тенденция к ограничению привилегий, а именно на бесплатное проживание, каковое предоставлялось состоятельным сочувствующим иностранцам; впрочем, бесплатное обслуживание оставалось типичным в случае особо важных гостей. Возникли противоречия между политическими целями при приеме иностранных гостей и экономическими соображениями, что усугублялось неадекватностью советской сферы услуг и неудовлетворительным состоянием зданий, особенно жилого сектора. В результате были наложены ограничения на те заведения, которые не проверялись санитарным контролем или были им забракованы, и это стало еще одной функцией оценки. В ноябре 1923 года заместитель наркома иностранных дел М.М. Литвинов зашел настолько далеко, что намекнул на то, что привилегии для иностранных гостей по бесплатному обслуживанию в условиях нэпа будут издевательством над принципами цивилизованного поведения. Он пояснил, что привычка поддерживать «правительственных гостей» имела своим истоком «донэповский период», когда еще не было «частных лавок», ресторанов и гостиниц, но теперь «гости в СССР, как и [во] всяком цивилизованном государстве, должны сами содержать себя». Однако его директивный тон был вызван тем фактом, что все виды дорогостоящих привилегий по-прежнему распределялись среди важных гостей на основании приглашения или факта прибытия в СССР
{142}.
Оценка культурного уровня иностранцев, а также их политических взглядов, столь присущая едким советским отчетам по работе с ними, служила и практическим целям формирования нужного образа зарубежных гостей.
Гиды, несмотря на значительные различия в их отчетах, создали особый жанр оценивания, который концентрировался на отношении объекта к советской системе и включал обязательное выявление его культурного уровня. Одним из условий было — установить научно-фактологический тон повествования путем детального указания времени, мест посещений и другой базовой информации. Далее стандартный отчет содержал описание важнейших диалогов и совместно проведенных мероприятий, а к концу все выводы обобщались посредством «характеристики», которая также традиционно полагалась каждому члену партии, рабочему или служащему, являясь важнейшим внутренним документом и по содержанию варьируясь от краткого набора биографических сведений до обширных характеристик эпохи партийных чисток. К 1929 году эти три составляющих подобных отчетов были окончательно официально утверждены
{143}. Типичные оценочные характеристики периода конца 1920-х и 1930-х годов содержали такие определения, как: серьезный, умный, любопытный человек; узкий специалист; вроде бы и сочувствующий, но слабо ориентирующийся и в целом не сильно развитый
{144}. Первое из этих определений было употреблено гидом в отношении настроенного просоветски музыковеда Зденека Неедлы (Nejedly) — главы Чехословацкого общества друзей СССР.
Гиды ВОКСа в обязательном порядке должны были знать иностранные языки, поэтому до конца 1920-х годов среди них было много выходцев из бывших привилегированных сословий, что и объясняет, почему гиды чаще всего не являлись членами большевистской партии. Несмотря на это, многие из них занимали просоветскую позицию. Биографические данные, представленные в архивных документах, показывают, что значительное число гидов были евреями. Фактически ВОКС пользовался репутацией учреждения, легко принимавшего на работу евреев, многие из которых стремились использовать этот шанс на ассимиляцию и успешную карьеру в системе партии-государства после 1917 года
{145}. В конце концов, в 1920-х годах даже рядовые сотрудники иностранного отдела ВЧК, реорганизованного Ф. Дзержинским в конце 1920 года и представлявшего собой основной орган международного шпионажа и отслеживания политической ситуации за рубежом для советского руководства, нередко являлись беспартийными лицами непролетарского происхождения, часто работавшими и на другие советские международные или информационные агентства
{146}. В течение 1930-х годов ВОКС также мог похвастаться значительной долей не только евреев, но и женщин среди своего персонала. Многие сотрудники этого учреждения продолжали оставаться рафинированными интеллигентами, что объясняет, почему их отчеты отражали столь тесное переплетение культуры и политики
{147}.
Одним из гидов, дававшим наиболее резкие, но проницательные оценки, был беспартийный еврей, учитель английского языка Александр Львович Трахтеров. Он родился в 1900 году в Донбассе, в семье торговца; служил в воинских частях при ВЧК до 1922 года и никогда не бывал за границей. Можно себе представить характер его общения с Эдвардом Финчем — сенатором от республиканской партии США, уважаемым отцом-основателем города Абердин (штат Вашингтон), человеком, владевшим значительной недвижимостью, железными дорогами и финансовыми активами. Финч прибыл в СССР в сопровождении племянницы и проводил время, осматривая и скупая роскошный дворцовый антиквариат (что делали немногочисленные состоятельные гости). Трахтеров критиковал его за надменность, «тупой неразвитый вкус», «жадность к титулам и гербам» и все остальное, «типичное для своего класса». Итоговая характеристика гласила: «Сенатор Финч — тип американского провинциального финансового туза…, в м-ре Финче прекрасно выявлено интересное сочетание финансовой мощи Америки с внутренней духовной пустотой». Эта формулировка напоминает дореволюционное подчеркивание нехватки «духовности» у Запада, призванное компенсировать превосходство последнего в других сферах. Ко всему прочему, в отчетах советских гидов данный недостаток рассматривался как пример особого буржуазного (а в данном случае еще и специфически неевропейского) бескультурья.
Тем не менее постоянная раздраженность гидов ВОКСа высокомерием западных гостей, идеологическая демонстрация в отчетах недостатков и пороков иностранцев не отменяют психологической проницательности дававшихся им индивидуальных характеристик. В 1928 году Трахтеров набросал следующий портрет американского горного инженера Сиднея Фарнема (Farnham), на взгляд гида, необычайно энергичного, однако представлявшего собой «типическую фигуру американского инженера»:
Совершенно поглощенный техническими деталями своего дела… м-р Фарнем строит свою теорию экономического благосостояния страны по общеамериканскому «стандартному штампу». Основой благосостояния он считает personal efficiency, т.е. индивидуальную производительность труда, которая, по его мнению, должна неизменно стимулироваться личным соревнованием и конкуренцией, базирующимися на частном капитале, а вовсе не на принципах соц. строительства, которые представляются ему очень слабыми стимулами для производительности
{148}.
[12]
