Сплетение внутреннего и внешнего в советском развитии было феноменом намного более широким, чем ВОКС или «Интурист». Наиболее успешные образцовые объекты сочетали в себе черты особой важности для большевизма и советского строя с ценностью «достижений», которые имели потенциал притягательности за рамками партийно-политической ортодоксии. Пожалуй, самым весомым примером этого была сама Москва — образцовый социалистический город. Хотя планы «новой Москвы» стали появляться вскоре после революции, а московское метро первоначально задумывалось еще до Первой мировой войны, крупномасштабное планирование и интенсивные дебаты о будущем «социалистическом городе» начались лишь в первую пятилетку — спустя несколько лет после того, как Москва стала главным пунктом назначения зарубежных гостей. Первый этап создания образцовых городов, включая и начало реконструкции Москвы, продолжался с 1929-го по 1931 год и был во многом международным проектом, в котором участвовали десятки иностранных архитекторов и фирм и вокруг которого велись дискуссии на градостроительные темы, преимущественно под знаком модернизма
{361}. И уже в те годы, несмотря на то что реконструкция Москвы только начиналась, иностранцев потчевали классикой футурологии — экскурсиями по «новому социалистическому городу»
{362}.
Даже отход от модернизма и отказ от услуг иностранных проектировщиков в 1931–1932 годах имели отношение к задаче приема иностранных визитеров. Например, когда возникла идея строительства нового большого здания для Московского университета — еще в 1931 году, — нарком просвещения А.С. Бубнов отметил, как оно должно будет впечатлять иностранных гостей, которые именно по этому зданию будут судить о состоянии всех советских университетов
{363}. Ведущий деятель, отвечавший за реконструкцию Москвы, Лазарь Каганович, говорил об этом проекте как о средстве догнать «технически развитые города Европы». Долгожданный «генеральный план» реконструкции столицы 1935 года подчеркивал монументальный размах проекта. В нем клеймилось «варварское прошлое» Москвы и приветствовалось ее теперешнее величие, ставившее советскую столицу выше Афин, Рима и Парижа. Диаграммы и статистика реконструкции сами по себе стали формой пропаганды. Однако, как подчеркивает Шлёгель, большинству иностранцев так и не довелось увидеть «другую Москву» — расползавшееся в разные стороны скопление кварталов за пределами центра города. Две столь непохожие друг на друга Москвы были реальностью, а новый социалистический город оставался мечтой. По выражению Бухарина, Москва должна была стать «новой Меккой» для паломников «со всех концов земли»
{364}.
Международное значение Москвы как столицы мирового пролетариата стало важным аспектом символической и материальной реконструкции города. Вообще в период с начала до середины 1930-х годов число больших городов и промышленных районов, имевших так называемый режимный статус, с привилегированной системой снабжения и особой охраной порядка, резко выросло (с трех — Москва, Ленинград, Харьков — до семнадцати), что побудило главу НКВД ГГ. Ягоду в 1935 году заговорить об очистке этих ключевых районов от нежелательных элементов, дабы построить там «образцовый социализм»
{365}. Новостроящаяся Москва (точнее, ее презентабельный центр) быстро стала главным социалистическим городом — главным в разных отношениях. Лучше снабжаемая товарами, чем какое бы то ни было другое место в условиях плановой экономики, уходившая глубоко под землю для строительства знаменитого метрополитена и взмывавшая в небо своими высотками, Москва стала образцовой не только для иностранцев, но и — прежде всего — для советских граждан. В культурной географии сталинизма сам город предстал микрокосмом советского государства, а в позднесталинский период Москва заняла бесспорное первое место среди туристических достопримечательностей СССР, выступая при этом и как образец для столиц республик и центр социалистической империи для всех нерусских народов полиэтнического государства
{366}. Если «культпоказ» в качестве метода демонстрации иностранцам первых советских достижений подготовил почву, то сталинизм превратил централизованные презентации на этой сцене в основной мотор «социалистического строительства» как такового.
Важно было не только то, что именно показывали иностранцам, но и — говоря словами одного высокопоставленного чиновника «Интуриста», сказанными в 1936 году, — то, «как мы показываем наши объекты»
{367}. «Обслуживание» являлось стандартным термином для обозначения организации визитов, условий проживания, направления по тем или иным маршрутам и вообще обращения с зарубежными гостями. Это было пространство, в котором попытки повлиять на представления иностранцев о советской системе сталкивались с культурными ценностями, нередко весьма отличными от целей развертывавшейся советской «методологии культпоказа». На практике многое зависело от конкретных гидов и переводчиков, как и от лиц, ответственных за прием иностранцев на месте. Если в 1920-х годах это часто были молодые и хорошо образованные сотрудники, нередко некоммунисты, да и позднее часть персонала составляли потомственные интеллигенты, то в суровых экономических и идеологических условиях 1930-х такие кадры, чтобы они выглядели в глазах иностранцев представительно, уже нужно было специально готовить — или они должны были обладать, по саркастическому замечанию Семпер, способностью «перевернуть кверху дном свои привычки, превратиться в европейца из дикаря». Она вспоминала:
Устно меня предупредили: переводчики ВОКСа — не гиды «Интуриста», бытовые услуги не входят в их обязанности, держаться надо с достоинством, одеваться прилично; с иностранцами не знакомиться, не встречаться на стороне и не принимать никаких подарков, кроме книг, которые следует показывать цензору…
Семпер вошла в «престижный круг», который постоянно общался с иностранцами — даже в то время, когда объектами массового террора были в числе других обвиняемые в шпионаже
{368}.
Хотя отчеты гидов обо всех встречах с иностранцами тщательно изучались, за много лет было всего несколько эффективных попыток принимающих организаций, таких как ВОКС, полностью стандартизировать практику и стиль показа объектов. Как мы уже знаем, внимание было сосредоточено на методах обучения иностранцев умению видеть советские достижения. Хотя для гидов имелись «методички» по конкретным объектам, на практике многое передоверялось экскурсоводам и персоналу, приставленному к визитерам на местах. Так, «гид-переводчик» ВОКСа Рабинович в 1927 году лаконично докладывал, что он объяснил гостям основной смысл каждого посещения:
