Вместо того чтобы сидеть на конгрессе, Драйзер отправился в 11-недельное путешествие (с 4 ноября 1927-го по 13 января 1928 года), побывав не только в Москве и Ленинграде, но и в Нижнем Новгороде, Киеве, Харькове, Ростове-на-Дону, в Закавказье и Крыму. По прибытии в Москву Драйзер продолжал угрожать срывом пиар-кампании, героем которой являлся, если ему не будет предоставлена хотя бы какая-то степень независимости при путешествии по СССР. Каменева была очень недовольна тем, что Драйзер решил не полагаться исключительно на гидов ВОКСа, а нанял еще и личного секретаря.
Это была 34-летняя американка Рут Эпперсон Кеннел, жившая в Москве к тому времени уже пять лет и занимавшаяся литературными делами, начиная от переводов драйзеровской прозы для Госиздата и кончая работой в библиотеке Коминтерна. Не будучи коммунисткой, Кеннел тем не менее всю сознательную жизнь придерживалась левых убеждений и в тот момент стояла куда ближе к коммунистической ортодоксии, чем Драйзер. Ее очарованность русской культурой была совсем не такой амбивалентной, как у Драйзера; во времена «холодной войны она посвятила свою карьеру сочинению детских книжек, призванных развеять культурные предубеждения против русских
{399}. Кеннел знала русский язык и советскую жизнь так, как мало кто из американцев в то время, и как раз тогда — отчасти под разъедающим влиянием скептицизма Драйзера — у нее начался кризис веры, так что вскоре после отъезда писателя и она навсегда покинула СССР.
Позже Кеннел описывала, как Драйзер в «воинственном настроении» прикатил на санях в правление ВОКСа ругаться с Каменевой. Спорили в основном о намерении Драйзера нанять Кеннел на должность секретаря:
Госпожа Каменева, сестра Льва Троцкого и директор [ВОКСа], сразу же выразила свое неодобрение по поводу приглашения на работу нового секретаря без совета с ними. Вполне понятно, что она возражала против личного секретаря, неподотчетного ВОКСу… Недоверчиво косясь на меня своими близорукими глазами, она заявила по-русски:
— Она не совсем советская женщина.
— Что она там говорит на этом тарабарском языке? — взвился Драйзер.
До того как я успела ответить, Тревис [Тривас], гид ВОКСа, протеже Каменевой, тут же перевел ему:
— Она совсем не советская женщина.
— Что вы понимаете под «советской женщиной»?
— Это означает, — отвечал Тревис вкрадчиво, — не совсем благонадежная.
Каменева, прекрасно говорившая по-английски, поспешила объяснить:
— Я имела в виду, что она беспартийный технический работник…
— Великолепно! — прервал ее Драйзер. — Отличная рекомендация.
— Но, — протестовала она, — вам понадобится гид и устный переводчик, а товарищ Тревис полностью подготовлен для работы в обоих этих качествах.
Американский делегат повысил голос до крика:
— Вы обещали мне личного секретаря и персональное путешествие. Если я не получу того, чего хочу, клянусь Богом, я уеду, а вы все можете катиться к черту!
{400},
[33]
Драйзер добился своего, но Каменева, воспользовавшись его возрастом и ипохондрией, нашла возможность наблюдать за поездкой писателя, прикомандировав к нему врача Софию Давидовскую. Кеннел знала ее как политически благонадежного домашнего доктора в знаменитой гостинице «Люкс» — резиденции Коминтерна, где жила и сама Кеннел. «Дави», как называл ее Драйзер, навлекала на себя его гнев своим добросовестным наблюдением за ним, но Кеннел характеризовала ее как «славную, надежную женщину»; в конце путешествия «она согласилась не писать в отчете ничего предосудительного обо мне, а я обещала не говорить ничего плохого о ней»
{401}. В конечном счете попытка Каменевой к примирению окупилась сторицей — знаменитый американский путешественник стал одним из главных попутчиков Советского Союза.
В своем самоуверенном — и действительно высокомерном — отстаивании американского превосходства Драйзер предстает противоположностью глуповатого и льстивого политического паломника, восхваляющего увиденное в СССР только в силу своего отторжения от американского общества. Убежденный индивидуалист, как он определял себя сам, часто ругавший на чем свет стоит своих советских партнеров и издевательски сравнивавший советскую реальность с американской, Драйзер составил представление о русских и славянах вообще, основываясь на давних стереотипах национального характера. Тем не менее его представление о том, что он видел, могло быть проницательным и весьма критическим. Потому-то и примечательно, что Драйзер, так пренебрежительно отзывавшийся о многом, что встретилось ему в поездке по убогой, конформистской стране, затем отцензурировал свои впечатления и преподнес СССР подарок, создав ему громкую рекламу.
К советофильству вело много дорог, включая даже сварливый индивидуализм Драйзера. Ему было уже 56 лет, когда он отправился в СССР, и он находился в зените писательской славы и признания.
Илл. 3.1. Теодор Драйзер (в центре), врач София Давидовская (вторая слева), Рут Эпперсон Кеннел, агроном из Латвии и местный гид. Донбасс, 1928 год. Секретарь и возлюбленная американского писателя во время его путешествия по СССР Кеннел сделала большую часть записей его замечательного «Русского дневника». Давидовская, старший врач при гостинице «Люкс» Коминтерна, постоянно вызывала гнев Драйзера, следя за ним по поручению ВОКСа. (Пенсильванский университет. Библиотека редких книг и рукописей. Бумаги Теодора Драйзера.)
«Американская трагедия», изданная в 1925 году, имела большой успех у читателей и критиков. Некоторые черты биографии писателя особенно значимы для понимания его встречи с советской системой. В отличие от многих других интеллектуалов — друзей Советского Союза он не предавался самоанализу, был слабо знаком с философией (высшее образование Драйзера ограничивалось годом учебы в Индианском университете). Именно в силу этого его воззрения на СССР могут о многом рассказать: «Драйзер имел “взгляды”, отражавшие его глубинные предубеждения, многие из которых были бессознательны»
{402}.
Илл. 3.2. Сергей Динамов (около 1931 года). Выпускник Института красной профессуры и специалист по американской литературе Динамов являлся одним из главных собеседников Теодора Драйзера в 1927–1928 годах, а позже стал чиновником Иностранной комиссии Союза советских писателей. В сентябре 1938 года был арестован и умер 20 ноября 1939 года.
