– Мюзикл мне не понравился, – сказала она, жадно затягиваясь сигаретой. – Дхармины родители весь вечер нас пилили, а на обратном пути в туннеле авария случилась, я полчаса в пробке торчала. И мотор в машине барахлит… надо бы в мастерскую.
Моросил дождь, и капли в Лориных волосах сверкали крошечными бриллиантами.
– А что за мюзикл? – спросил я. – Ну, на будущее. Глядишь, помогу кому-нибудь тридцать баксов сэкономить.
– «Звездный экспресс», – ответила она. – Критики его расхваливают, но у меня настроения не было.
Она помнила, что я должен был встретиться с Видером, и спросила, как прошла встреча. Я сказал ей, что не только приступил к работе, но и получил аванс, как раз хватит заплатить за жилье.
Мы вернулись в дом, сели на диван.
– Ричард, что-то случилось, – сказала Лора. – Может, объяснишь?
Я решил, что скрывать произошедшее бессмысленно.
– Видер начал меня расспрашивать о наших с тобой отношениях. И…
– Что именно он спрашивал?
– Да так, странные вопросы задавал… Спросил, кто им интересовался, а еще хотел узнать, чтó ты мне о проекте рассказала.
– Ах вот оно что… – протянула она и умолкла.
– А еще намекнул, что ты мне соврала… Что в Нью-Йорк ты уехала не из-за Дхармы, а совсем по другой причине.
Помолчав, она спросила:
– И ты ему поверил?
– Не знаю… – Я пожал плечами. – Не знаю, что и думать. Не знаю, имею ли я право спрашивать у тебя, что ты делала и чего не делала. Ты не вещь, я не собственник, да и лишней подозрительностью не страдаю.
Лора держала кружку в руках, будто птицу, которую вот-вот выпустит на свободу.
– Что ж, если хочешь, давай сейчас все и выясним, – сказала она.
– Давай.
Она опустила кружку на стол, выключила телевизор и прикурила сигарету, хотя мы и договорились не дымить в доме. Похоже, в чрезвычайных обстоятельствах правила можно было не соблюдать.
– Ну, начнем с самого начала. Когда я сюда переехала, то вовсе не собиралась заводить роман – ни с тобой, ни с кем другим. В конце второго курса я встречалась с парнем с экономического факультета. Летом мы разъехались на каникулы, а осенью снова сошлись, и какое-то время все было прекрасно. Я считала, что влюбилась, хотя и понимала, что он не отвечает мне взаимностью и встречается не только со мной, но и с другими. Ну, я, конечно, злилась на себя за то, что все это терплю. Примерно в то же время я начала работать у Видера – сначала волонтером, вместе с несколькими десятками студентов. Профессор меня заметил, мы с ним часто обсуждали исследования, и в конце концов я стала его ассистентом. Мой парень взревновал, начал за мной следить и вечно допытывался, в каких отношениях мы с Видером. Декан получил анонимку о том, что профессор якобы склонил меня к сожительству.
– А как твоего парня звали?
– Это не важно.
– Еще как важно!
– Тимоти Сандерс. Он сейчас в магистратуре. Помнишь, мы как-то сидели в баре «У Роберта» на Линкольн-стрит?
– Да, конечно.
– Так вот, Тимоти там был. С очередной подругой.
– А! Ладно, рассказывай дальше.
– Узнав об анонимке, Видер разозлился не на шутку. К тому времени я уже втянулась в проект, и мне очень хотелось продолжать – эти исследования помогли бы мне сделать карьеру, а дурацкое поведение моего парня ставило все под угрозу. Я призналась Видеру, что догадываюсь, кто автор анонимки, и пообещала, что больше не стану встречаться с Сандерсом. Тимоти я сказала, что не вижу смысла в наших отношениях. Как ни странно, после этого он влюбился в меня по-настоящему, стал ходить по пятам, слал длинные слезные письма, угрожал наложить на себя руки, предупреждая, что в его смерти буду виновата я. Он посылал мне цветы домой и в университет, умолял о свидании. Я наотрез отказалась с ним встречаться. Видер несколько раз спрашивал, видимся ли мы с Тимоти, и в конце концов удовлетворился ответом, что мы с ним больше не встречаемся и менять своего решения я не намерена. Затем Тимоти начал мне угрожать и распространять грязные слухи. Казалось, он на мне зациклился. Он начал появляться у дома Видера, часами сидел в машине под фонарем на углу… В общем, поэтому мне и пришлось жилье сменить. Потом Тимоти куда-то пропал, и снова я его увидела только в тот вечер «У Роберта». После этого мы случайно встретились на кампусе, и я сдуру согласилась пойти с ним в кофейню, надеясь, что больше он меня донимать не станет.
– Послушай, а почему ты в полицию не обратилась? – спросил я.
– Да ну, одна морока. Тимоти же с кулаками не лез, опасность мне не угрожала. Да и копы вряд ли серьезно бы к этому отнеслись – ведь он не преступник, а обычный влюбленный студент. В общем, мы с ним в кофейне посидели, и все началось снова: он утверждал, что я его до сих пор люблю, что просто сама этого не понимаю… что после нашего разрыва он обратился к нью-йоркскому психотерапевту и регулярно его посещает… А потом оказалось, что он мой новый адрес узнал. Я испугалась, что он сюда заявится, устроит здесь скандал… Короче говоря, я согласилась поехать с ним к психотерапевту, ну, как доказательство того, что Тимоти не выдумал себе подругу, что я – не плод его воспаленного воображения. Поэтому я и отправилась в Нью-Йорк. А после того, как мы сходили к психотерапевту, я встретилась с Дхармой и заночевала у нее. Вот и все. Тимоти пообещал больше ко мне не приставать.
– А почему ты мне сразу правду не сказала?
– Потому что пришлось бы тебе во всем признаться, вот как сейчас… А мне тогда этого совершенно не хотелось. Тимоти, как и многое другое, остался в прошлом. Там ему самое место. Ричард, у каждого человека есть тайны, о которых лучше бы забыть, и с этим ничего не поделаешь. Прошлое не следует выставлять напоказ, потому что зачастую с ним связано слишком много горьких, очень личных переживаний. Их лучше хранить в секрете.
– И это все? То есть вы сходили к психотерапевту, побеседовали и расстались?
Она удивленно поглядела на меня:
– Конечно. Я же тебе только что объяснила.
– А что психотерапевт сказал?
– Ну, выяснилось, что он и вправду подозревал, будто Тимоти выдумал всю историю наших отношений. Будто воображаемая подруга – своего рода проекция, созданная его воображением и никак не связанная с реально существующей Лорой. Что все это из-за мачехи, которая не уделяла мальчику достаточно внимания в детстве. Якобы Тимоти просто не в состоянии примириться с тем, что его бросили. А зачем тебе все это знать?
Сгустились сумерки, но свет мы включать не стали, сидели в полумраке, будто персонажи на картине Рембрандта под названием «Лора умоляет Ричарда о прощении».
Я сгорал от желания, хотел сорвать с нее одежду и коснуться обнаженного тела, но в то же время меня терзали подозрения, мысли о лжи и предательстве. Я словно бы зашел в тупик и не знал, как оттуда выбраться.
