Но пока нам достаточно того факта, что порядок моментов, образующих причину, остается некоторым хронопорядком независимо от того, о какой причине идет речь, – о причине иного или о продолжающемся самопричинении субстанции. Идея субстанции неразрывно связана с идеей causa sui, важно лишь отметить, что субстанция не просто «раз и навсегда» причинила себя когда-то в прошлом, – она непрерывно причиняет себя в настоящем времени. Как раз это усилие причинения относится к содержанию времени как настоящего и собственного – причем речь идет о достаточно абстрактном содержании, о некой минимальной темпоральности, которая есть даже у тех времен, которые не имеют и направления, то есть непрерывности различия между прошлым, настоящим и будущим. Эффект causa sui есть просто иное имя такого свойства времени, как длительность (durité). Но не является ли тогда следствие, как нечто отличное от причины, прежде всего результатом прекращения самопричинения? К этому предположению я и хотел бы обратиться с намерением рассмотреть «ряд условий всякого обусловленного» и восстановить пропущенное Кантом первое условие в ряду.
2. Эффект Шустерлинга
Согласно пр едположению перв ое условие в ряду оказывается негативным: всякое отдельное нечто (то есть любое отличное от причины следствие) возможно благодаря перебою в самопричинении субстанции – оно возникает в просвете длительности некоторого собственного времени. При этом просвет должен быть достаточно вместительным – если он слишком мал, никакое «следствие» в нем невозможно, оно не поместится. Иными словами, перебой в длительности, не превышающий кванта собственного времени, не замечается и не меняет спектра происходящего. Лучшую иллюстрацию к этому тезису я нашел в «Сказке» Даниила Хармса. Вот Леночка рассказывает Ване сказку о кузнеце:
«Жил-был кузнец. Вот однажды ковал он подкову и так взмахнул молотком, что молоток сорвался с рукоятки, вылетел в окно, убил четырех голубей, ударился о пожарную каланчу, отлетел в сторону, разбил окно в доме брандмейстера, пролетел над столом, за которым сидели сам брандмейстер и его жена, проломил стену в доме брандмейстера и вылетел на улицу. Тут он опрокинул на землю фонарный столб, сшиб с ног мороженщика и стукнул по голове Карла Ивановича Шустерлинга, который на минуточку снял шляпу, чтобы проветрить свой затылок. Ударившись об голову Карла Ивановича Шустерлинга, молоток полетел обратно, опять сшиб с ног мороженщика, сбросил с крыши двух дерущихся котов, перевернул крову, убил четырех воробьев и опять влетел в кузницу, и прямо сел на свою рукоятку, которую кузнец продолжал еще держать в правой руке. Все это произошло так быстро, что кузнец ничего не заметил и продолжал дальше ковать подкову»
[66].
В этой изящной истории сформулирован фундаментальный принцип времени, один из самых удивительных эффектов Иллюзиона, который по справедливости следует назвать эффектом Шустерлинга. Этот эффект является универсальным и действует для всех собственных времен. Температура жидкого гелия, ближайшая к абсолютному нулю, губительна для всего живого. Но если буквально «на минуточку» погрузить руку в жидкий гелий и тут же ее выдернуть – ничего не случится, никто просто «ничего не заметит». Аналогично обстоит дело и с разрядом электротока даже сверхвысокого напряжения – если речь идет о точечном разряде, продолжительность которого не превышает эталонного времени, подвергшийся воздействию обходится без последствий, а причина остается без следствий. Причинения не происходит. Вспомним наглядный опыт из школьной физики: стакан, до краев наполненный водой, накрывается листом бумаги, а затем резко переворачивается – и вода не разливается. Но стоит промедлить – вода выплеснется, жидкий гелий разрушит живую ткань, молот не попадет на рукоятку, кузнец не докует подкову.
Можно взять пробу собственного времени и из других участков спектра времен: если перебой звукового сигнала не превышает двух миллисекунд, звук воспринимается как непрерывный, если этот сверхкороткий звук вклинивается в тишину, непрерывность воспринимаемой тишины сохраняется
[67]. Одним словом, если перебой причинения слишком мал, срабатывает эффект Шустерлинга – и именно этому эффекту мир обязан своей фоновой длительностью. Мы сталкиваемся с упругостью времени примерно так же, как молоток с упругим затылком Карла Ивановича Шустерлинга, – внутренняя непрерывность времени еще и потому непрерывна, что способна перескакивать (перетекать) через сверхмалые внешние прерывы. Можно было бы сказать, что хроноизоляция есть аналог структурной прочности, – на самом деле скорее имеет место обратное, и хроноизоляция идет первой в ряду условий возможности сущего, так же как перебой самопричинения, превышающий интервал Шустерлинга, является первым негативным условием происхождения, условием, освобождающим место (просвет) возможному следствию.
Теперь можно снова отдать должное прозорливости Канта, поместившего причинность вовнутрь темпоральности (в отличие, например, от Гуссерля, не разглядевшего темпоральную подкладку каузальности). Канту лишь не хватало иногда разрешающей способности для разведения самопричинения (causa sui) и инопричинения – порождения следствий, но хроноскопия всегда была труднейшим делом для метафизики. Кант, во всяком случае, ищет там, где нужно, – посмотрим, как он пытается выбраться из трудного положения: «Большинство действующих причин в природе существует одновременно со своими следствиями, и временная их последовательность вызвана лишь тем, что причина не может произвести всего своего действия в одно мгновение»
[68]. Тут, казалось бы, открывается прямой путь к введению принципа хроноизоляции и открытию эффекта Шустерлинга, однако Кант сворачивает в сторону: «В тот момент, когда действие только возникает, оно всегда существует одновременно с каузальностью своей причины, так как оно не возникло бы, если бы за мгновения до его появления причина исчезла»
[69]. Следствие, напротив, может возникнуть только в интервале, в перебое непрерывности самопричинения: исчезновение какой-либо уже действующей причины есть первое (негативное) условие возникновения (причинения) какого-нибудь иного следствия. Следствию можно втиснуться в тесноту сейчас единственным способом: пробив хроноизоляцию происходящего, проломив упругий затылок Карла Ивановича Шустерлинга. Вспомним Сигизмунда Кржижановского: «Если предположить столь обширное поле сознания, что восприятия, накапливаясь в нем, не теснили бы друг друга, то на всех бы хватало настоящего»
[70]. Это портрет вечности, отсутствия времени – ясно, что здесь нет ни причин, ни следствий, ибо нет никаких способов отличить их друг от друга: все происходящее дано сразу, а время есть как раз возможность избежать данности всего сразу. Иными словами, если элиминировать причинность, время еще останется, но если элиминировать время, разговор о причинности потеряет всякий смысл.
