По смерти Мстислава Ярослав один сделался государем обеих сторон Днепра, и вслед за тем отправился к своим верным союзникам новгородцам, и посадил у них князем своего старшего сына Владимира, а епископом, вместо умершего Иоакима Корсунянина, назначил Луку Жидяту, кажется из русских, мужа благочестивого, благоразумного и преданного князю. В то время как Ярослав был в Новгороде, пришла к нему весть, что печенеги осадили Киев. По этой вести он собрал варягов и новгородцев, пустился к Киеву и успел прокрасться в город. Печенеги стояли огромным обозом, их собралось бесчисленное множество, может быть несколько орд; но Ярослав этого не испугался и не думал отсиживаться за стенами, а, напротив, устроивши полки, выступил и стал перед городом, поставив варягов в средине, киевлян на правой и новгородцев на левой руке. Печенеги первые сделали нападение, и началась упорная сеча, продолжавшаяся целый день, и только к вечеру печенеги были сбиты на всех местах и обратились в бегство в разные стороны, не зная кто куда, и многие потонули в Сетомле и других реках, а остаток бежал розно неведомо куда, и никто не воротился назад в степи. Это был последний набег печенегов; в степях, где они жили на Дону и Волге, уже явились новые кочевники, половцы, от которых печенегам более не было житья; оттого-то они и бились под Киевом целый день, и не воротились назад в степи, ибо возвращаться им было некуда, они бежали из степей, где им уже туго приходилось от половцев.
Ярослав, победивши печенегов, торжествовал победу не пирами, как было при охотнике до пиров Владимире, а построением новых стен около Киева с золотыми вратами, по образцу златых врат Константинопольских, построением великолепной церкви Св. Софии на том месте, где была последняя битва с печенегами, вероятно также в напоминание знаменитой Софийской церкви в Константинополе; потом еще построил церковь Благовещения На Златых Вратах и монастыри Св. Георгия и Св. Ирины. Вообще Ярослав, не уступавший Владимиру в воинских подвигах, по свидетельству летописи, далеко не походил на отца в мирной жизни; о пирах Ярослава нет и помину ни в одном предании, а, напротив, летописец говорит, что при Ярославе вера христианская начала плодиться и расширяться, появились чернецы и монастыри, что Ярослав любил церковные уставы, был расположен к священникам и особенно любил монахов, читал книги и днем и ночью, собрал множество писцов и переводчиков, при нем и по его приказу много было переведено греческих книг на славянский язык, много переписано и много скуплено. Ярослав заботился, чтобы новопросвещенные русские христиане не только веровали, но и поучались и наслаждались божественным учением. Ярослав, когда была отстроена Софийская церковь, украсил ее золотом и серебром и драгоценными церковными сосудами и положил в ней написанные по его приказанию книги, т. е. устроил при этой церкви книгохранилище, так же как было устроено книгохранилище при Софийской церкви в Константинополе. Здесь же, вероятно, он положил и написанный им новый устав о церковных судах; ибо Софийская церковь в летописи названа митрополитскою, т. е. кафедральною. И не об одном Киеве заботился Ярослав: по словам летописи, он ставил церкви и в других городах и местах и посылал туда священников, давая им жалованье из своего имения и приказывая им, чтобы они учили людей и призывали чаще в церкви, как духовные пастыри, на то поставленные от Бога. А в Новгороде он открыл училище на триста человек мальчиков, приказав, чтобы в нем учились дети старост и священников.
Впрочем, дела мира и церкви у Ярослава не препятствовали делам войны, и он был едва ли не воинственнее своего отца Владимира, только все его военные походы преимущественно были направлены на запад и на северо-запад; на востоке мы не знаем ни одного предпринятого им похода; степные кочевники его мало занимали, его все тянуло к западу, к Европе, ему хотелось войти в ближайшие сношения с западноевропейскими народами. Мы уже знаем его войны с Болеславом Польским, как говорят, веденные по союзу с германским императором, знаем, что по смерти Болеслава он ходил в Польшу и воротился с множеством пленников, знаем, что в Литве он доходил до Берестья. Потом на третий год по прогнании печенегов Ярослав по отцовским следам, может быть из Берестья или в союзе с полотским князем Брячиславом по Неману, ходил на диких ятвягов и, как говорит одна летопись, не одолел их; да и мудрено было одолеть таких дикарей, их можно было только истреблять понемногу. Еще через год он ходил на Литву и взял дань, как говорят, лыками и вениками. Известие сие указывает, что в этот поход Ярослав далеко проник в глубь литовских болот и пущей, куда еще не проникали русские колонии, где литовцы жили во всей своей первобытной дикости, так что не имели никаких запасов, чем бы платить дань.
Между тем в Польше умер и Мечислав II, и после него начались беспорядки сильнее прежних: народ, еще не утвердившийся в христианстве и ненавидевший бояр и латинских монахов за непомерные поборы, сделал против них общее восстание, стал изгонять и избивать бояр и монахов и даже истреблять церкви. Пользуясь таким случаем, Ярослав в 1041 году открыл поход в Мазовию из Берестья по Западному Бугу. Мазовия, как и прочие части Польши, раздираемая междоусобиями, разумеется, не могла ему противиться, и он, опустошив страну, возвратился в Киев с множеством пленников.
С Греческою империею со времени принятия Владимиром христианства у русских был постоянный мир: этого требовали и единство церкви Греческой и Русской, и взаимные выгоды торговли, которая тогда велась с большою деятельностью обеими сторонами. Но торговля, поддерживавшая мир, подала случайный повод и к войне. В Константинополе обидели русских купцов и одного из них убили; Ярослав вступился в это дело, и, не получив от греков должного удовлетворения, начал с греками войну, и в 1043 году послал к Константинополю сына своего Владимира Новгородского, и с ним отправил множество войска под начальством воеводы Вышаты. Об этом походе рассказывал летописцу киево-печерский инок Ян, сын воеводы Вышаты. Из его рассказа видно, что Владимир отправился в лодьях обыкновенным русским путем: сперва вниз по Днепру, потом морем в Дунай и от Дуная опять морем к Константинополю; и когда русские подошли к Константинопольскому проливу, то восстала сильная буря, которая разогнала их корабли и некоторые разбила, и в числе их корабль Владимиров. Владимира взял к себе на корабль Ярославов воевода Иван Творимирич; прочие же воины в числе 6000 человек, собравшиеся на берег с других разбитых кораблей, изъявили желание пробиться домой сухим путем, но из княжьей дружины никто не хотел с ними идти; тогда главный воевода Вышата сказал: «Я пойду с ними, жив ли буду, то с ними, погибну ли то с дружиною» – и, высадившись с корабля повел ратников длинным путем по направленно к русским пределам. Между тем греки получили весть, что русские корабли разбиты бурею; и тогдашний греческий император Константин Мономах выслал 44 галер для преследования остатков русского флота. Владимир с дружиною, увидав греческую погоню, поворотил назад прямо на греческие галеры, разбил их и, никем уже не преследуемый, благополучно возвратился в Киев. Но Вышата, шедший сухим путем, не был так счастлив, как князь: он хотя успел пробраться в Болгарию, искусно уклоняясь от греческой погони; но здесь, не доходя Варны, греки наконец настигли его, окружили и разбили наголову, причем сам Вышата и 800 воинов попались в плен, а прочие пали в битве. Пленников греки отвели в Константинополь и там ослепили. Вышата возвратился в Киев уже через три года, когда греки заключили с Ярославом мир и выдали в супружество свою царевну за Ярославова сына Всеволода.
