В это время в Гаграх на черноморском пляже кинорежиссёр Григорий Александров приступил к съёмкам «Джаз-комедии». В одну из октябрьских ночей в гостиницу, где проживали сценаристы Владимир Масс и Николай Эрдман, пришли работники местного ГПУ и арестовали их.
Вскоре об этом стало известно в Москве. 12 октября жене писателя Михаила Булгакова позвонила её сестра Ольга Сергеевна, и вечером в дневнике Елены Сергеевны Булгаковой появилась запись:
«Утром звонок Оли: арестованы Николай Эрдман и Масс. Говорят, за какие-то басни. Миша нахмурился…
Ночью М[ ихаил] А[фанасьевич] сжёг часть своего романа».
Сожжённая «часть романа» – это то, что вскоре будет названо «Мастером и Маргаритой».
А литераторы-сатирики Николай Робертович Эрдман и Владимир Захарович Масс были тогда авторами многих ходивших в народе шуток и басен. Их читали с эстрады. Вот одна из таких колких сатир («Непреложный закон»):
«Мы обновляем быт
И все его детали…
Рояль был весь раскрыт
И струны в нём дрожали.
– Чего дрожите вы? – спросили у страдальцев
Игравшие сонату десять пальцев.
– Нам нестерпим такой режим —
Вы бьёте нас, и мы дрожим!..
Но им ответствовали руки,
Ударивши по клавишам опять:
– Когда вас бьют, вы издаёте звуки,
А если вас не бить, вы будете молчать.
Смысл этой краткой басни ясен:
Когда б не били нас, мы б не писали басен».
Свидетельств о том, били ли в ОГПУ Масса и Эрдмана, не сохранилось. Известно лишь, что после многочисленных допросов их сослали на 3 года (первого – в Тюмень, второго – в Енисейск).
В дневниковых записях тех лет были и оптимистичные фразы. Григорий Гаузнер написал:
«15 октября. Каганович увлечён перестройкой Москвы. Ездит ночью с архитекторами в автомобиле, планирует, затем устраивает летучие заседания. “Москва будет интернациональной столицей!”
19 октября. На улицах всё больше вышек метрополитена, напоминающих казачьи крепости XVII века».
Илья Сельвинский 24 октября записал (пророчески очень точно):
«Сегодня мне исполнилось 34 года. Полжизни прожито. Но как будто не жил: всё борьба, борьба, борьба, всё ожидание чего-то, что должно произойти».
Драматург Всеволод Вишневский, ознакомившись с содержанием доставленной в Москву пьесы «Рождение класса», восторженно написал:
«Размах пьесы – эволюция человека от каменного века к социализму – блестящ. Язык сочен и смел, стих упруг».
А поэт Борис Пастернак в ноябре 1933 года в составе писательской бригады вновь отправился в Грузию. Видимо, именно тогда он сделал перевод стихотворения Николая Бараташвили «Мерани (Волшебный конь)», в котором были такие строки:
«Стрелой несётся конь мечты моей,
Вдогонку ворон каркает угрюмо.
Вперёд, мой конь, мою печаль и думу
Дыханьем ветра встречного обвей…
Пусть я умру, порыв не пропадёт.
Ты протоптал свой путь, мой конь крылатый.
И легче будет моему собрату
Пройти за мной когда-нибудь вперёд».
А поэт Осип Мандельштам в том же ноябре тоже написал небольшое стихотворение. Об одном москвиче, родившемся на Кавказе. Оно назвалось «Кремлёвский горец»:
«Мы живём, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг его сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, куёт за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него – то малина
И широкая грудь осетина».
4 ноября «Челюскин» вошёл в Берингов пролив. До чистой воды оставались считанные мили. Но тут неожиданно льдины начали двигаться в обратную сторону, и вскоре пароход вновь оказался в Чукотском море.
А в дневнике Григория Гаузнера 4 ноября 1933 года появилась новая запись:
«Встреча с Ягодой в доме Горького. Мягкий женственный лукавый человек. Говорит тихо, спокойно, медленно, просто – и вместе с тем одержимый, со страшной силой воли. Сед, утомлён».
Во время обеда Ягода неожиданно заговорил о своём ведомстве, и Гаузнер записал его слова:
«– Мы самое мягкосердечное учреждение. Суд связан параграфами, а мы поступаем в связи с обстановкой, часто просто отпускаем людей, если они сейчас не опасны. Мы не мстим».
Съезд «победителей»
Начавшаяся суровая зима 1933-34 годов как бы впрямую заявила челюскинцам, что им, возможно, придётся зимовать во льдах Северного Ледовитого океана.
А свою пьесу «Рождение класса» Илья Сельвинский жюри конкурса Совнаркома предъявил, её приняли. О чём в ней шла речь? Все события пьесы разворачивались на Чукотке. Главным персонажем был чукча по имени Умка. Другого главного персонажа, занимавшего пост секретаря местного райкома партии, звали Арсеном Кавалеридзе, говорил он с грузинским акцентом и курил трубку, заявляя при этом:
«Когда я дэржу эту трубку во рту,
Она поёт, как свирель Кавказа.
Я вижу дэныкинскую орду
И тэлэграфный шрифт приказа…
Эта трубка – рэфлекс рэволюции».
Жену Кавалеридзе звали Ниной, её имя (как и у жены Сталина) начиналось с буквы «Н». Своего мужа она называла «вождиком», «вождёнком», «вождюлей» и «Барбарисом Виноградычем».
Члены жюри пьесой заинтересовались. Кто-то даже сказал автору, что, если у секретаря райкома будет убран грузинский акцент, она может претендовать на первую премию. Против таких исправлений Сельвинский не возражал. И уехал в Харьков, где выступил с лекциями о своей поездке на «Челюскине».
Вернувшись в Москву, поэт узнал, что со всеми пьесами, претендовавшими на премии, захотел ознакомиться Сталин и затребовал их для прочтения. Члены жюри испугались, что в образе Кавалеридзе вождь увидит намёк на себя самого, и пьесу с конкурса сняли. Победителями были признаны Александр Корнейчук (пьеса «Гибель эскадры») и Владимир Киршон (пьеса «Чудесный сплав»).
