Свидетельством того, что в НКВД в тот момент работали, как говорят, засучив рукава, является награждение в один из майских дней следователя Леонида Чертока орденом «Знак почёта».
А лётчики Валерий Чкалов, Георгий Байдуков и Александр Беляков весной 1936 года обратились в правительство с предложением разрешить им перелёт из Советского Союза в Америку через Северный полюс. Сталин ответил согласием. Но для начала наметил другой маршрут: Москва – Петропавловск-Камчатский – Москва. Пилоты стали готовиться.
20 апреля поэт и переводчик Константин Николаевич Алтайский (Королёв) отправил открытку отдыхавшему в Крыму Илье Сельвинскому. В ней в глаза бросается фраза:
«В Москве – оды Маяковскому».
5 мая тот же Алтайский сообщил Сельвинскому, что потребовало убрать Государственное издательство из готовившейся к изданию пьесы «Умка белый медведь»:
«1. Везде изымается слово “вождик”…
3. На стр. 95. снимается монолог Кавалеридзе:
“Товариджи, пусть я подлец и мошенник,
допустим это без драк… и т. д”»
Тем временем слух об удивительной премьере в одном из московских театров докатился и до Украины. 17 мая газета «Харьковский рабочий» сообщила читателям, что в спектакле «Умка белый медведь»…
«Умка один из интереснейших персонажей в советской драматургии».
Но уже 19 мая литературовед Осип Сергеевич Резник отправил Илье Сельвинскому письмо, в котором сообщал:
«Дорогой Илья!
Ты, вероятно, читал учительский отзыв об “Уляляевщине” в “Правде” от 18.V. Было бы, пожалуй, легше, если бы эта газета к тебе не попала. Будет досадно, если она хоть на день выбьет тебя из рабочей полосы…
…меня, между прочим, стали поклёвывать за часть доклада, посвящённого твоему творчеству.
Пиши “Челюскиниану”!»
Григорий Гаузнер записал в дневнике популярный в ту пору анекдот:
«Рабинович просит телефонный разговор с заграницей.
– Нельзя.
Рабинович: – Ну, два слова можно?
– Нельзя.
Рабинович: – Ну, тогда только одно.
– Ладно. Звоните.
Рабинович: – Варшава?
– Да.
Рабинович: – Караул!»
Дочь Ильи Оренбурга Ирина, жившая в Москве, где вышла замуж за писателя Бориса Матвеевича Лапина (одного из авторов книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина»), в 1936 году подала документы на выезд во Францию. Как она сама потом вспоминала, высокопоставленный энкаведешный чин встретил её весьма радушно:
«– Вы хотите в Париж? Будет вам паспорт, будет валюта, вот, я снимаю трубку и звоню, но при одном условии, что вы будете следить за знакомыми Эренбурга».
Ирина вести слежку отказалась. Её уговаривали полтора часа. Но не уговорили. Во Францию её отпустили. Но валюты не дали.
И только в квартире Бриков всё протекало так же тихо и спокойно, как и раньше.
Аркадий Ваксберг:
«Счастливая жизнь казалась прочно утвердившейся и не внушающей никаких тревог. В стране полным ходом шли аресты, кровавая мельница работала непрерывно, но оцепенение, охватившее всю страну, а тем более круг людей, ей близких, похоже, не казалось Лиле имеющим сколько-нибудь прямое отношение к ней самой…
Лиля часто встречалась с друзьями, в том числе и с Аграновыми: “они немножко похудели, – докладывала она Осипу в очередном письме, – но выглядят хорошо” У “Яни” работы тогда было невпроворот: каждую ночь в Москве забирали не десятки, а сотни людей».
И в то же самое время в Москве начали продавать карамель в шоколаде, которую назвали «Умкой». В небольшом журнальчике, издававшемся ЦК и МК ВКП(б) под названием «В помощь партийной учёбе», 5 мая 1936 года появилась статья про пьесу «Умка белый медведь». В ней говорилось:
«Пьеса ярко показывает борьбу партии и советской власти за подлинное освобождение чукчей».
Но поэт Сельвинский прекрасно понимал, что ни «кара-мель “Умка”», ни «освобождение чукчей» его не спасут, если за ним придут энкаведешники. Видимо, поэтому он стал делать записи на листках настольного календаря (чтобы они сразу бросались в глаза любому, кто подойдёт к его письменному столу). Вот одно из них:
«4 июня четверг
4 день шестидневки
С именем Ленина, с именем Сталина
Нам никакие враги не страшны.
Нашего творчества правда кристальная
Самая мощная сила страны».
17 июня 1936 года в Советский Союз приехал известный французский писатель Андре Жид. Он собирался встретиться с «буревестником революции» Горьким, но эта встреча не состоялась – 18 июня Алексей Максимович скончался.
Бенгт Янгфельдт:
«…его моральный авторитет оставался огромным и служил источником постоянного раздражения Сталина. В 1936 году он умер при невыясненных обстоятельствах, вероятнее всего, не без вмешательства последнего».
Виктор Фрадкин (в книге «Дело Кольцова»):
«Смерть “Буревестника” покрыта тайной, и до сих пор нет полной ясности: то ли он умер из-за болезни, то ли был убит по приказу Сталина».
Через год Генрих Ягода, признавшись во время допроса, что это по его приказу был убит сын Горького Максим Пешков (Ягода называл его Максом), сделал такое признание:
«Ягода. – Я заявляю, что, кроме Макса, тем же путём по моему заданию были умерщвлены В.Р.Менжинский, В.В.Куйбышев и А.М.Горъкий. Я хочу записать, что если в смерти Менжинского виноват только я, то смерть В.В.Куйбышева и А.М.Горького была организована по прямому постановлению объединённого центра правотроцкистской организации, которое (постановление) было мне лично передано членом этого центра А. С.Енукидзе».
Ягода явно говорил то, что от него требовали следователи-дознаватели, обвиняя в терроризме не только троцкистов, но и «правых».
Один профессор литературы, имя которого история не сохранила, сразу после смерти Максима Горького предложил называть его эпоху «максимально горькой».
А Андре Жид, вернувшись во Францию, написал книгу «Возвращение в СССР», в которой задавался вопросом о советских людях:
«Действительно ли это те люди, которые делали революцию? Нет, это те, кто ею воспользовался. Каждое утро “Правда”им сообщает, что следует знать, о чём думать и чему верить. И нехорошо не подчиняться общему правилу».
Но Илья Сельвинский, видимо, решил этому «общему правилу» не подчиняться, и 21 июня 1936 года написал в письме:
