Впрочем, по поводу Запорожца есть очень большие сомнения. Его детям выдали свидетельство Магаданского ЗАГСа о смерти их отца «14 августа 1937 года от грудной жабы». На самом же деле его, видимо, просто запытали энкаведешники. А уж выдать «свидетельство» с любой причиной кончины человека спецорга-нам никакого труда не составляло. Кроме этого, уничтожая Ивана Запорожца, Сталин избавлялся от главного организатора «покушения» на Кирова, задание на которое исходило от самого вождя.
О том, как чекисты обращались с подследственными, рассказала Александра Захаровна Васильева-Гарина, написавшая двадцать с лишним лет спустя книгу воспоминаний «Моя Голгофа». 14 августа 1937 года Васильеву-Гарину арестовали. Допрашивал её следователь Александрийский. Он запомнился ей таким:
«27 лет. Красивый, стройный. Очень начитанный, приятный собеседник. Допрашивал с руганью, матом. Избивал подследственных лично, долго, жестоко. Пока всё тело не становилось “сплошь багрово-синим”. Потом человека, как избитую собаку, бросал в угол».
Сергей Угаров (книга «Исповедь вражёныша»):
«15 августа 1937 года Ежовым, не по собственной же инициативе, был подписан приказ “Об операции по репрессированию жён и детей изменников родины”. О том, как людоедски реализовывался этот приказ, вопиют документы, впервые опубликованные в страшной по своей наполненности книге “Дети ГУЛАГа. 1918 – 1956 гг.”».
А газета «Правда» 18 августа напечатала статью Валерия Чкалова «Сталинская авиация», в которой были слова:
«Сталин – наш, и мы безраздельно принадлежим ему».
19 августа по делу «о заговоре в НКВД УССР» был арестован друг и соавтор Владимира Маяковского старший майор государственной безопасности Валерий Михайлович Горожанин. Его тоже обвинили в участии в контрреволюционной террористической организации.
А в Куйбышевской области её партийный глава Павел Постышев обнаруживал всё больше и больше «антисоветчины». В 2010 году газета «Волжская коммуна» в статье «Несгибаемый большевик» напомнила читателям:
«В середине 1937 года в магазинах Чапаевска и Сызрани вдруг не стало спичек, но проверка показала, что ящики с этим товаром штабелями лежат на складах. Торговые руководители объяснили, что продукция не отгружается в магазины по приказу Постышева, который при изучении спичечной этикетки нашёл в линиях на ней отчётливый профшь Троцкого. Затем в августе, перед началом учебного года, вряд районов перестали поступать школьные тетради».
На этот раз на одной из тетрадей, обложка которой была украшена иллюстрацией к стихотворению Пушкина «Песнь о вещем Олеге», Павел Постышев обнаружил на мече князя слово «долой», а в траве, росшей у княжеских ног, нашёл слово «ВКП(б)». Мало этого, из продажи продовольственных магазинов была изъята любительская колбаса, так как в ней (если её разрезать) якобы чётко проступало изображение фашистской свастики.
По поводу обнаруженных криминальных фактов на одном из партсобраний Постышев сказал:
«Я предлагаю прокуратуре и НКВД посадить человек 200 торговых работников, судить их показательным судом и человек 20 расстрелять».
Но не только потерявший доверие Сталина Павел Постышев старался реабилитировать себя в глазах вождя, ища врагов и находя их всюду. Поэт Илья Сельвинский тоже принял новые «правила игры», и написал стихотворение «Монолог критика-диверсанта икс», в котором всех, кто критиковал его, объявил «врагами», окопавшимися в литературе. Вот как представлял себя этот «диверсант-икс»:
«Ты помнишь тезисы мои? Теперь моё перо
“Глаголом жгло сердца людей” за стиль Политбюро.
Не уставая, била в пух и в прах моя рука.
Я был, как лев! О, я был лев, чуть-чуть левей ЦК…
Я слишком много лет молчал – и вот в моей груди
Задохлись чувства. Ничего не жду я впереди».
А продолжавшему воевать в Испании лётчику Герою Советского Союза майору Ивану Проскурову было присвоено звание полковника.
«Шпионство» Брик
21 августа 1937 года состоялся очередной допрос арестованного лефовца Сергея Третьякова. Протокол допроса опубликован. Завершается он так:
«Вопрос. А кого Вы знаете из лиц, проживающих в Советском Союзе, ведущих работу в пользу японской разведки?
Ответ. Я могу указать лишь лиц, о тесной связи сяпонцами которых мне точно известно. Я не могу утверждать, что эти люди являются агентами японской разведки, но их близость к японцам, в том числе известным мне японским разведчикам, дозволяет думать, что они также как и я могли быть использованы японцами для определённых целей. Из числа этих лиц мне известны следующие:
1. Борис ПИЛЬНЯК – писатель. Два раза был в Японии до 1930 года и после 1931 года. Среди японцев имел широкие связи. В последний свой приезд из Японии привёз с собой японку Фумико-сан, которая продолжительное время жила у него на квартире.
2. ШЕНШЕВ – работник Инотасс. В бытность его в Пекине в 1925 году он имел широкое общение с японцами, знал ряд японских разведчиков, как например, КУРОДА, ФУСЕ и других.
3. БРИК Л. – жена МАЯКОВСКОГО. В настоящее время работает по организации музея Маяковского. Она меня однажды спросила, знаю ли я <вместо зачёркнутого “Хорошо знакома с японским разведчиком” > КУРОДА и на мой ответ, что знаю, сказала, что КУРОДА <вместо зачёркнутого “спрашивала меня о его местонахождении”> желает с ним повидаться.
4. КАНТОРОВИЧ Анатолий – работник газеты “Известия”. Будучи в Пекине, имел связи среди японцев.
5. ФЕВРАЛЬСКИЙ – театральный критик. Я неоднократно наблюдал его общения и беседы с японскими театральными работниками <вместо зачёркнутого “журналистами”>, посещавшими театр Мейерхольда.
Записано с моих слов, верно, мною прочитано.
<подпись> ТРЕТЬЯКОВ.
Исправленному на стр. 2, 3, 9, 10, 14 и 15 верить.
С.ТРЕТЬЯКОВ».
Можно было бы предположить, что тут-то и настала пора для ареста Бриков. Но Василий Васильевич Катанян по этому поводу написал:
«ЛЮ репрессии не коснулись, но она в страхе ждала ареста каждую ночь. А в 1977 году я с большими осторожностями
принёс ей эмигрантский “Континент”, где она прочитала у Роя Медведева: “Просматривая подготовленные Ежовым списки для ареста тех или иных деятелей партии или деятелей культуры, Сталин иногда вычёркивал те или иные фамилии, вовсе не интересуясь, какие обвинения выдвинуты против данных лиц. Так, из списка литераторов, подготовленного на предмет ареста, он вычеркнул Л.Брик. «Не будем трогать жену Маяковского», – сказал он при этом”. Может быть, диктатор не хотел дискредитировать поэта, совсем недавно поднятого им же на пьедестал».
