9 мая комиссия НКВД и Прокуратуры СССР рассматривала дело члена Московской городской коллегии защитников Петра Петровича Лидова, 1881 года рождения, русского, беспартийного, имевшего высшее образование и проживавшего в Москве по улице Воровского в доме № 52, в квартире № 17. Его арестовали два месяца назад – 14 марта. Это был тот самый адвокат Лидов, который защищал юного Владимира Маяковского в деле о подпольной типографии. А теперь сам Пётр Петрович обвинялся «в активном участии в контрреволюционной террористической организации». Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его к высшей мере наказания. И в тот же день на расстрельном полигоне НКВД «Коммунарка» Пётр Лидов был расстрелян.
Александр Солженицын:
«“К лету 1938 года все без исключения” командующие военными округами, “кто занимал этот пост в июне 1937 года, бесследно исчезли”. Политуправление Красной армии при разгроме 1937 года, после самоубийства Гамрника, “понесло от террора наибольшие потери”. Среди политработников погибли все 17 армейских комиссаров, 25 из 28 корпусных комиссаров, 36 из 38 бригадных (дивизионных)».
Генерал фон Бок, начальник германского генерального штаба, летом 1938 года сказал:
«Срусской армией можно не считаться как с вооружённой силой, так как кровавые репрессии подорвали её моральный дух, превратив её в инертную машину».
16 июня бывший генеральный секретарь ЦК комсомола, затем второй секретарь Ленинградского обкома ВКП(б), ставший в сентябре 1937 года первым секретарём Сталинградского крайкома партии Пётр Иванович Смородин, решением ЦК ВКП(б) был снят со своего поста.
В тот же день (16 июня) на полигоне «Коммунарка» расстреляли Иду Авербах, жену Генриха Ягоды.
А 21 июня по приговору Особого совещания при НКВД СССР тридцатилетний Лев Разгон получил 5 лет исправительно-трудовых лагерей.
22 июня Пётр Смородин, ещё недавно входивший в состав «троек», которые выносили смертные приговоры в Ленинграде и Сталинграде, как «враг народа» был исключён из рядов ВКП(б) и арестован.
1 июля арестовали главного редактора журнала «Новый мир» Ивана Михайловича Гронского. В лагерях ГУЛАГа ему предстояло провести 16 лет. Впоследствии он вспоминал, что на Лубянке его допрашивала «очень хорошенькая собой» женщина-следователь. Гронский давать «показания» отказался. Тогда женщина стала крыть его отборным матом. Гронский усмехнулся и сказал:
«– Дорогая, я был портовым грузчиком и ругаться умею так, что тебе и не снилось».
И тут же наглядно продемонстрировал это.
Существует версия (со ссылкой на Елизавету Косиор, жену Станислава Косиора), что энкаведешники, не сумев сломить её мужа пытками, привели в камеру Лубянки их 16-летнюю дочь и изнасиловали её на глазах отца. Станислав Косиор сразу подписал все «показания», которые требовались от него. А дочь, выйдя с Лубянки, бросилась под поезд.
4 июля 1938 года был арестован бывший член политбюро Влас Яковлевич Чубарь, на которого дали «показания» Роберт Эйхе, Станислав Косиор и Ян Рудзутак. Начались допросы с избиениями и пытками.
12 июля 1938 года резидент НКВД в Испании и главный советник по внутренней безопасности и контрразведке при республиканском правительстве Александр Михайлович Орлов (Лейба Лазаревич Фельдбин) получил приказ прибыть на советское судно «Свирь» в Антверпене для встречи с Сергеем Шпигельгласом. Орлов понял, что означает для него этот вызов, и на «Свирь» не явился. Вместо этого, взяв из оперативных средств НКВД 60 тысяч долларов, он вместе с женой и дочерью тайно прибыл во Францию. Но перед этим отправил письма Сталину и Ежову, в которых предупредил, что выдаст советских агентов во многих странах, если его семью или родственников, оставшихся в СССР, станут преследовать. И Орлов-Фельдбин из Франции через Канаду перебрался в Соединённые Штаты, где стал жить под именем Игоря Константиновича Берга.
Жертвы продолжаются
19 июля 1938 года Вероника Витольдовна Полонская сообщила своим знакомым, что ею написаны воспоминания о Маяковском. Казалось бы, ничего необычного в этом не было – нахлынули воспоминания, и она зафиксировали их на бумаге. Но ситуация, сложившаяся в отношениях Сталина и Ежова, подсказывает ещё один вариант развития событий. Нарком не мог оставить без последствий отказ вождя дать согласие на арест Бриков, и он вполне мог вызвать Полонскую и «порекомендовать» ей описать события семилетней давности так, чтобы они давали дополнительные основания отдать «убийц поэта» в руки энкаведешников (а уж в застенках Лубянки Брики сознаются во всём).
С воспоминаниями Вероники Витольдовны Сталин наверняка был ознакомлен. Но решения своего, выраженного в словах «Не будем трогать жену Маяковского», не изменил. Однако вполне мог повторить ещё раз своё распоряжение об отстранении Лили Юрьевны от дел, связанных с изданием книг поэта. И её окончательно перестали допускать к издательским делам.
Никаких свидетельств о том, что Сталин читал написанное Полонской, конечно же, не существует. Да и могли ли они быть вообще?
Но есть другое свидетельство. Оно о том, что свои записи Вероника Витольдовна показала Лили Брик.
Аркадий Ваксберг:
«Воспоминания Лиля одобрила, сделала лишь несколько небольших замечаний, а на полях тех страниц, где идёт рассказ о последних минутах Маяковского, сделала пометку о том, что устно Нора рассказывала ей об этом несколько иначе. Как именно? Об этом в пометках не сказано ничего. Нора же утверждала впоследствии, что расхождений между устным рассказом и её письменным текстом нет никаких. Во всяком случае, благодаря Лиле мы имеем теперь очень ценное мемуарное свидетельство из первых рук».
Как бы там ни было, но компромат на Бриков в НКВД собирать продолжали. Вот какие «показания» дал о них через несколько месяцев Михаил Кольцов:
«Брик. Лили Юрьевна, являлась с 1918 года фактической женой В.Маяковского и руководительницей литературной группы “Леф”. Состоящий при ней её формальный муж Брик Осип Максимович – лицо политически сомнительное, в прошлом, кажется, буржуазный адвокат, ныне занимается мелкими литературными работами. Л. и О. Брики влияли на Маяковского и других литераторов-лефовцев в сторону обособления от остальной литературной среды и усиления элемента формализма в их творчестве. Дом Бриков являлся ряд лет центром формализма в искусстве (живописи, театра, кино, литературы). После смерти Маяковского в 1930 г., группа лефовцев, уже ранее расколовшаяся, окончательно распалась. Супруги Брики приложили большие усилия к тому, чтобы закрепить за собой редакторство сочинений Маяковского и удерживали его в течение восьми лет. Хотя выпуск сочинений затормозился, но Брики предпочитали не привлекать посторонней помощи, так как это повредило бы их материальным интересам и литературному влиянию. Брики крайне презрительно относились к современной советской литературе и всегда яростно её критиковали. В отношении Маяковского Л.Ю. и О.М. Брики около двадцати лет (при жизни и после смерти его) являлись паразитами, полностью базируя на нём своё материальное и социальное положение».
