И тотчас вскочил с места студент в очках, который, не представившись, закричал:
– Демагогия!
– Демагогия? – переспросил Маяковский и, обращаясь к залу, спросил. – Товарищи, это демагогия?
– Да, демагогия! – прокричал студент в очках, продолжая стоять.
Славянский потом вспоминал:
«Я в отчаянии схватил со стола пустой графин и бросился к выходу. Лавут меня остановил. Я ему поверил, что так бывало на выступлениях Маяковского, и Маяковский всегда побеждал.
Маяковский, перекинувшись через край трибуны, с ненавистью смотрит на кричащего идиота и со всей страшной силой голоса приказывает:
– Сядьте!!
Идиот не садится и орёт.
Большой шум в аудитории. Все встают.
– Сядьте! Я вас заставлю молчать!!!
Все притихли. Садятся. Владимир Владимирович очень устал. Он, шатаясь, спускается с трибуны и садится на ступеньки.
Он победил.
Председательствующий:
– Есть предложение разговоры прекратить и читать стихи».
Маяковский встал, вышел на трибуну и прочёл «Левый марш».
«Принимают хорошо. Бурные аплодисменты.
– Этот марш вдохновлял матросов, когда они штурмовали капитал.
И ещё говорит о своих любимых строчках, которые распевали красноармейцы, когда шли на штурм Зимнего:
Ешь ананасы, рябчиков жуй,
день твой последний приходит, буржуй!»
Зал бурно зааплодировал.
Дождавшись тишины, Владимир Владимирович сказал:
«– Товарищи! Сегодня наше первое знакомство. Через несколько месяцев мы опять встретимся. Немного покричали, поругались, но грубость была напрасная. У вас против меня никакой злобы не должно быть. А теперь, товарищи, дадим слово товарищу Бессонову! Послушайте его!
Владимир Владимирович у выходной двери в аудиторию одевается.
Бессонов говорит о выставке, об Ударной бригаде.
Маяковский старается незаметно уйти. Вместе с ним уходит четверть аудитории».
Надо полагать, что ушли те самые люди, которых прислали травить поэта.
Павел Лавут:
«Когда мы сели в машину, он спохватился, что забыл палку».
Виктор Славинский:
«Бессонов говорит об отчёте поэта перед активом комсомола Красной Пресни.
Вдруг возвращается Лавут. Оказывается, Владимир Владимирович забыл палку. Лавут потом говорил, что этого с ним никогда не случалось».
Вот такая была у Маяковского в тот день встреча со студентами.
Когда Лавут ушёл, Бессонов зачитал резолюцию, принятую краснопресненским комсомольским активом. В ней – одиннадцать пунктов. Начиналась она так:
«1. Передать выставку „20 лет работы Маяковского“ в союзные республики.
2. Перевести произведения Маяковского на иностранные языки и языки нагщеньшинств.
3. Издать произведения Маяковского в дешёвой библиотеке ГИЗа. Причём рабочая редакция «Комсомольской правды» предлагает издать в серии «Копейка».
4. Просить Публичную библиотеку имени Ленина организовать снабжение районных библиотек книгами Маяковского.
5. Составить программу изучения произведений Маяковского для средней школы и вузов.
6. Обратиться к композиторам с просьбой написать музыку к маршам и песням Маяковского».
Последний пункт резолюции был такой:
«11. Просить Народный комиссариат просвещения поставить перед Совнаркомом вопрос о присвоении Маяковскому звания народного поэта Республики».
Виктор Славинский подвёл итог:
«Резолюцию ставят на голосование.
За – большинство, но не все.
Против – никто не голосует против».
Понятно, почему не было голосовавших против – ведь все, кто пришёл «шикать» и травить, ушли вслед за поэтом. Их миссия была закончена.
После травли
О том, что произошло после этого разнузданного мероприятия, биографы Маяковского не сообщают – достоверных документальных свидетельств на этот счёт не существует.
Но сохранились воспоминания современников поэта. Например, Вероники Полонской, которая 14 апреля 1930 года сказала:
«В последнее время встречаясь с МАЯКОВСКИМ, я заметила, что он был сильно расстроен, нервничал, как он говорил, это относилось к неуспеху его произведения „БАНИ“, одиночеству и вообще болезненного состояния».
Муж Вероники, актёр Михаил Михайлович Яншин, 17 апреля 1930 года написал о Маяковском:
«Мы встречались с ним ежедневно, иногда несколько раз в день, днём, вечером, ночью».
В один из таких апрельских вечеров Владимир Владимирович принялся не просто просить, а, по словам Яншина, «стал умолять» приехать его и Полонскую к нему в Гендриков переулок. Они приехали. Маяковский открыл бутылку вина. Выпили. Обсудили события прошедшего дня.
Очень похоже, что происходило всё 9 апреля. Не об этом ли вечере говорится в воспоминаниях Полонской? Вот в этих фразах:
«Помню, в эти дни мы где-то были втроём с Яншиным, возвращались домой, Владимир Владимирович довёз нас домой, говорит:
– Норочка, Михаил Михайлович, я вас умоляю – не бросайте меня, проводите в Гендриков.
Проводили, зашли, посидели 15 минут, выпили вина. Он вышел вместе с нами гулять с Булькой. Пожал очень крепко руку Яншину, сказал:
– Михаил Михайлович, если бы вы знали, как я вам благодарен, что вы заехали ко мне сейчас. Если бы вы знали, от чего вы меня сейчас избавили!
Почему у него в тот день было такое настроение – не знаю.
У нас с ним в этот день ничего плохого не происходило».
Стало быть, что-то «плохое» произошло где-то на стороне. Иными словами, не после ли Плехановского института Маяковский встретился с Полонской и Яншиным?
А от чего «избавили» они его в тот вечер, догадаться нетрудно – они подарили ему четыре с половиной дня жизни. Ведь после того, что было устроено на поэтической встрече, поэт-дислексик вполне мог впасть в жутчайшую депрессию и наложить на себя руки.
Как бы там ни было, но согласно той информации, которую донесли до наших дней современники Владимира Маяковского, мы знаем, что его встреча с Александром Довженко, назначенная на 9 апреля, не состоялась. Вместо неё произошло какое-то другое событие, которое основательно выбило поэта из колеи. Выбило настолько, что он не хотел даже ехать в Институт имени Плеханова. Но его уговорили. А на этой встрече Владимира Владимировича ждал отряд молодых разнузданных людей, устроивших ему беспрецедентную травлю.
