Е. В. Пчелов скороговоркой охарактеризовал известие о карельском направлении деятельности Рюрика как «вымышленное», обосновав свое мнение так: «Ясно, что версия эта появилась в то время, когда Россия утеряла Корелу, ставшую шведским Кексгольмом (после Смутного времени. – М. С.), и должна была подкрепить территориальные притязания Московского царства на эти земли»
[406]. Первым подобную мысль высказал В. К. Зиборов. В одном из поздних летописцев XVII в., который изложение истории начинает от потопа, а заканчивает известием 1492 г., под 879 г. было помещено известие: «Умре Рюрик в Кореле в воине, тамо положен бысть в городе Кореле». Как удалось установить, оно восходит к летописной части хронографа Сергея Кубасова, представленного несколькими списками второй половины XVII в., источник которого, в свою очередь, был другой летописец, датируемый 30-ми гг. XVII в., который доводит свои известия до 1399 г., более ранний источник неизвестен. Поскольку русские послы в 1601 г. при переговорах о русско-норвежской границе также ссылались на Валита, В. К. Зиборов предположил, что и в данном случае предание о смерти Рюрика в Кореле могло использоваться при переговорах со шведами и было выдумано специально для отстаивания прав на этот город. Правда, при этом он сам был вынужден признать: «У нас нет данных о том, что летописец с известиями о Рюрике и Валите, связанными с г. Корелой, использовался в посольских делах, но, по нашему мнению, написан он был с целью показать всю беспочвенность аргументации шведов в споре о Кореле: по утверждению русской стороны, в этом городе был похоронен один из первых русских князей.
Таким образом, мы пришли к выводу, что известие о Рюрике и Валите были внесены в летописный текст в первые десятилетия XVII в.»
[407].
Высказанная аргументация вызывает лишь недоумение. Во-первых, во всей истории Руси не было случая, чтобы на основании какой-нибудь выдуманной истории соседнее государство без войны отдало ей те или иные земли. Подобного, скорее всего, не встречалось и в истории других стран. Во-вторых, права Руси на Карелию и г. Корелу легко можно было подтвердить абсолютно надежными документами, и, следовательно, необходимости в придумывании этой легенды не было. В-третьих, поскольку до нашего времени она дошла в небольшом количестве списков (В. К. Зиборову удалось найти только три ее списка), не предназначалась она и для внутренней пропаганды. В-четвертых, «Переписная окладная книга 1500 г.» в Кирьяжском погосте Карелии отмечает следующее название: «Деревня Рюрикиярва на Немецком рубеже»
[408]. «Немецким рубежом» данный памятник называет границу со Швецией, установленную между ней и Новгородом Ореховецким мирным договором в 1323 г. Следует отметить, что в той же книге упомянута и д. Варягово на Кобылицах в Келтужском погосте
[409]. Как видим, связанное с Рюриком название фиксируется в Карелии еще до утраты этой территории Русью во время Смутного времени. Едва ли жившие в этой деревни крестьяне были расположены заниматься мифотворчеством по своему почину и при том еще в эпоху правления Рюриковичей. Современные исследователи отождествляют Рюрикиярви («озеро Рюрика») с озером Луорикоярви (Luorikkojarvi), из которого начинается р. Ильменйоки, по которой проходил древний торговый путь, ведший из Ладожского озера в Миккельские озера. Рядом с Луорикоярви находится другое, большее озеро Эйтъярви, отделенное от первого только узким мысом, в результате чего на картах их часто обозначают одним названием Эйтъярви. Это озеро под названием Янтоярви упоминается в Ореховецком мирном договоре как один из пунктов, определяющий границу между Новгородом и Швецией. Исследователи также обратили внимание на то, что эта граница 1323 г. на Карельском перешейке обозначена пятнадцатью пунктами, причем десять из них описывают плавную кривую, а пять расположены вблизи Рюрикиярви и образуют острый выступ в сторону Швеции. В качестве объяснения предполагается, что это были чьи-то частные владения на бобровые ловы и лососевые тони. Кроме того, в 1520 г. были составлены подложные тексты Ореховецкого договора на шведском и латинском языках. Вероятно, оба автор подделок не имели текста оригинала, но хорошо знали, как граница проходила на местности. Соответственно, в шведском тексте упоминается Луорикомяки (Loricamaky), а в латинском – Рёрикамяки (Rorikamaki). Сейчас ее отождествляют с горой на мысу, который разделял озера Рёрикаярви и Эйтъярви. «У местных жителей сохранилась легенда, что на этой горе стоял большой камень, обозначавший границу 1323 г. После маркировки границы 1721 г., которая в этом месте совпадала с границей 1323 г., на камне была сооружена часовня. Но после того, как эта территория в 1811 г. была присоединена к Великому княжеству Финляндскому, камень был сброшен в озеро». Скорее всего, этот камень близ большого поселения Ильмее на берегу Эйтъярви и был Рёрикамяки
[410].
Тот факт, что связанная с Рюриком топонимика была зафиксирована в Карелии еще в Средневековье и учитывалась при проведении новгородско-шведской границы 1323 г. не позволяет рассматривать ее как позднюю выдумку. Мы видели, что один поздний источник упоминает о походе Рюрика и Олега на лопь и корелу, а как топонимика Ладоги, так и средневековое деление Новгорода подтверждает весьма раннее подчинение лопи и обложение ее княжеской данью. Интересно отметить, что новгородская берестяная грамота упоминает еще одного Валита примерно в том же самом регионе, где находится и связанная с Рюриком топонимика. При перечислении дани, исчисляемой в тканях, в грамоте № 130 говорится: «У Валита в Кюлолакши 14 локти хѣри»
[411]. Данная грамота датируется 1396-1409 гг., а д. Кюлолакша находилась примерно в 25 км к северо-западу от современного г. Приозерска. В грамоте № 248, найденной в слоях 1396-1422 гг., Кюлолакшский и Кирьяжский погосты упоминаются вместе в связи с нападением шведов
[412]. С учетом того, что связанная с Рюриком карельская топонимика была письменно зафиксирована за столетие до Смутного времени, в непосредственной близости от нее берестяная грамота самого начала XV в. фиксирует существование какого-то Валита, а самый ранний летописец, в котором упоминается Рюрик в Карелии, заканчивает описание событий 1399 г., логично предположить, что впервые данный сюжет был письменно зафиксирован не в XVII, а как минимум на рубеже XIV-XV вв.
Определяя границы древнего ядра Новгородской волости А. В. Куза считал, что на севере они доходили до Олонца, а первоначальные отношения с водью, ижорой и корелой ограничивались выплатой дани и соглашением о военной помощи и лишь с угрозой немецких, датских и шведских феодалов Новгород непосредственно включает их в свою территориально-административную систему. «Возникает вопрос: когда новгородская дань шагнула дальше Олонца и распространилась на северное побережье Ладожского озера и Карельский перешеек, населенный корелой? Сведения о кореле регулярно начинают появляться на страницах новгородских летописей с 40-х годов XII в. Причем уже в первых известиях (1143 г.) корела выступает как военный союзник Новгорода в походах на расположенную западнее емь»
[413]. Однако С. С. Гадзяцкий считал, что Карелия изначально входила в состав основной территории Новгорода. Свой вывод он основывал на следующих соображениях: «Обращаясь к карелам, мы не можем не заметить, что летопись не сохранила каких-либо следов борьбы их с Новгородом; наоборот, большинство упоминаний летописца о карелах связано с их военными выступлениями в качестве соратников новгородцев. Весьма существенно, кроме того, то обстоятельство, что в договорах с князьями при перечислении новгородских волостей ни Корельская, ни Обонежская земля не называется и, следовательно, считались территорией самого Новгородского государства, а не его “волостями”. Позднее, когда в Корельской земле появился город Корела, он считается новгородским “пригородом”, по крайней мере, его так называет летописец. Наконец, с образованием пятин, охвативших собственно Новгородскую территорию и оставивших новгородские колонии за пределами своих границ, Корельская земля и Обонежье составляли северные части Вотской и Обонежской пятин. Все эти соображения заставляют видеть карелов в числе тех племен, которые составили население Новгородского государства при его рождении и объединении земель, которые образовали его первоначальную территорию»
[414]. С его мнением был согласен и А. Н. Насонов, отмечавший, что ничего не известно о тех временах, когда корелами не владели славяне. Как показал И. П. Шаскольский, в состав собственной территории Новгородского государства входили не все земли, принадлежавшие племени корела. Деление на погосты охватывало лишь Корельскую землю – Северо-Западное и Северное Приладожье и ближайшие лесные районы, а пространства Северной Карелии были освоены позднее и в собственную территорию Новгородского государства не включались
[415]. Рассматривая известие Ипатьевской летописи под 1149 г. о совместном походе новгородцев, псковичей и карел и сопоставляя его с иными летописными известиями, где обычно фигурируют новгородцы, псковичи и ладожане, тот же А. В. Куза пришел к такому выводу: «Почему же корела попала в Ипатьевскую летопись, а ладожане – нет? Противоречие здесь только кажущееся. По-видимому, Ладога и окружающие ее земли в первую очередь и составляли иноязычную часть древнего ядра Новгородского государства. Через нее новгородская дань распространялась на север и северо-восток»
[416]. Однако данный факт может говорить и о другом – карелы первоначально подчинялись Ладоге и лишь впоследствии были переподчинены Новгороду. Современные исследователи подчеркивают, что с 1140-х гг. летописи постоянно упоминают корелу как племя, прочно и потому, видимо, давно вошедшее в северорусскую политическую орбиту. Кроме того, контексты первых упоминаний корелы в русских летописях указывают на ее тесную связь с Ладогой. Следует также отметить, что «Сага о Хальвдане» исходит из того, что Кирьялаботнар был подчинен Ладоге и правитель последней назначал туда своего наместника. Более того: «Фрагмент о древних конунгах», созданный между 1180 и 1200 гг., констатирует, что эта территория входила в состав государства Радбарда-Ратибора. Отправившийся на него в поход скандинавский конунг Ивар «привел то войско на восток в Кирьялаботнар и думает сойти с корабля с дружиной; – там начиналось государство конунга Радбарда…»
[417]. Таким образом, создатель этой саги исходил из того, что земли корел входили в состав дорюриковой Руси еще в конце VII – начале VIII в. Если это действительно было так, то во время междоусобной войны, предшествовавшей призванию варягов, корелы вполне могли освободиться от зависимости, а действия Рюрика были направлены на восстановление прежних даннических отношений с этим племенем.
