По рассказу Фотия, все эти дела, т. е. покорение Киеву окрестной страны, должны были случиться еще до 866 года. Очевидно, что летопись, помня существенные обстоятельства своей старины, приписывает времени Олега все деяния, какие случились при Аскольде или вообще при поколении, от которого происходил сам Олег. Видимо, что вся слава того поколения, как и слава Аскольда, скрылась в имени одного Олега. Он действительно мог воспользоваться с особой мудростью всеми подвигами своих отцов и, идя по их направлению, совершил свой собственный подвиг, переселил Новгород в Киев, т. е. связал оба конца греческого пути в один узел, установил порядок в данях, установил правило и порядок в сношениях с греками.
Глава III. Устройство сношений с греками
Славный поход Олега на Царьград. Договоры с греками. Черты общественного и политического быта первой Руси. Заслуги Олега. Дела Игоря. Очищение Запорожья и Каспийские походы. Печенеги. Злосчастный поход Игоря на Царьград. Новый поход и договор с греками. Новый Каспийский поход. Погибель Игоря у древлян
Наша летопись рассказывает о большом и славном походе Олега на Царьград, о котором византийские хроники вовсе не упоминают, не дают даже и намека о чем-либо похожем на такое предприятие со стороны Руси. Был или нет такой поход, это лучше всего раскроет рассказ самой летописи.
В 25-е лето своего княжения, собравши множество варягов, славян, чуди, кривичей, мери, полян, северян, древлян, радимичей, хорватов, дулебов (волынян), тиверцев, собравши все, что прозывалось у греков Великой Скифией, прибавляет летопись, Олег пошел на Царьград в кораблях и на конях. Кораблей числом было 2 тысячи, в каждом по 40 человек, всего 80 тысяч; да по берегу шла конница.
Эти цифры велики, но не совсем баснословны, если мы их сравним с древнейшими цифрами подобных же походов. Великий Митридат на войну против римлян собрал в той же Великой Скифии 190 тысяч пехоты и 16 тысяч конных. Историк Зосим рассказывает, что в середине III века скифы в окрестностях Днестра собрали 6 тысяч кораблей и посадили в них 320 тысяч войска для набега на те же византийские страны, принадлежавшие тогда римлянам.
Вот что рассказывали киевляне о походе Олега спустя лет полтораста: он подошел к самому Царьграду; греки затворили город железными цепями, заперли и городскую пазуху, или гавань. Олег вылез на берег, повелел и корабли выволочить на берег и стал воевать около города. Многие палаты разбил, многие церкви пожег, многое убийство сотворил грекам, одних посекал, других мучил, иных расстреливал, иных в море кидал, и всякое злодейство русь творила грекам, как обыкновенно бывает на войне. Выволокши на берег корабли, Олег велел поставить их на колеса. Ветер был попутный, с поля. Подняли паруса и посуху, как по морю, поехали на кораблях, как на возах, под самый город. Увидевши такую беду, греки перепугались и выслали к Олегу с покорным словом: «Не погубляй город; дадим тебе дань, как ты пожелаешь». Олег остановил поход. Греки, по обычаю, вынесли ему угощение, яства и вино; но мудрый вождь не принял угощения, ибо знал, что оно непременно с отравой. С ужасом греки воскликнули: «Это не Олег, это сам святой Димитрий, посланный на нас от Бога!»
[91] И заповедал Олег взять с греков дань на 2 тысячи кораблей по 12 гривен на человека, а в корабле по 40 человек. Греки соглашались на все и просили только мира. Отступив немного от города, Олег послал к царям послов творить мир. Утвердил сказанную дань по 12 гривен на ключ (на уключину, на каждое весло) и потом постановил давать уклады на русские города: первое на Киев, также на Чернигов, Переяславль, Полоцк, Ростов, Любеч и на прочие города, где сидели князья под рукой Олега.
Брать дань было делом обычным у каждого победителя, и Олег не затем поднимался в поход. Главное, что сказали его послы грекам, заключалось в следующем:
«Да приходят русь-послы в Царьград и берут посольское (хлебное, столовый запас) сколько хотят; а придут которые гости (купцы), пусть берут месячину на полгода: хлеб, вино, мясо, рыбу, овощи, и да творят им мовь (баню), сколько хотят. А пойдут русь домой, пусть берут у вашего царя на дорогу брашно (съестной запас), якори, канаты, паруса, сколько надобно».
Чего же так страшились греки и чего требует грозный победитель, эта варварская, свирепая, кровожадная русь, как обыкновенно называли ее греки; эта норманнская разбойная русь, как ее описывали историки? Она больше ничего не требует, как только одного: чтобы в Царьграде принимали ее как доброго гостя. Она просит права приходить в город, просит при этом хорошего угощения и именно для купцов-гостей, по крайней мере на целые полгода; просит, чтоб вдоволь можно было париться в бане, ибо для доброго и далекого гостя это было первое угощение; наконец, просит, чтобы, как пойдет домой, ее отпускали, как всякого доброго гостя, давали бы съестное и все, что надобно заезжему человеку на дальний путь. Значит, все существенное заключалось только в том, что русь желала проживать в Царьграде со всеми правами доброго гостя, как понимала эти права по русскому обычаю. Народные предания, хотя и украшают события небывалыми обстоятельствами, расписывают их небывалыми красками, но всегда очень верно изображают основную их идею, так сказать, их существо. Такова вообще работа народного поэтического творчества.
Как ни кажутся просты и невинны русские желания в договоре Олега, но исполнение их для греков, по-видимому, не совсем было легко. Нет сомнения, что русь ходила в Царьград и проживала там с незапамятных времен; но тогда она являлась простым странником, так сказать, простым рабочим, ищущим работы, и по необходимости должна была испытывать в городе всякую тесноту. Как странник, случайно попавший на это всемирное торжище, она должна была нищенствовать, кланяться, принижаться или же добывать себе даже необходимые вещи насилием, воровством, разбоем, что было опасно и редко сходило с рук. О свободной купле и продаже и помышлять было нечего. У греков существовало множество зацепок и прижимок для каждого иностранца и особенно для скифов-варваров, которых они боялись как огня и, вероятно, с немалым трудом позволяли им не только входить в город, но даже и приближаться к его воротам.
Как принимали греки иностранцев и особенно людей сомнительных и подозрительных, даже послов от сильных государей, пусть об этом расскажет сам испытавший такой прием, посол от германского императора Оттона Великого, кремонский епископ Лиутпранд, почти современник Олега, ездивший в Константинополь в 946 и 968 годах. В этот последний год он приезжал с предложением мира и с просьбой выдать падчерицу греческого царя Феофану в супруги молодому Оттону II, и вот что рассказывает о своем пребывании в Царьграде:
«Июня 1-го мы, прибыв перед Константинополь, принуждены были стоять несколько часов на сильном дожде, как будто для того, чтобы запачкать и измять платье… Наконец нас впустили; ввели в большое здание, которое хотя выстроено было из мрамора, но находилось в таком худом состоянии, что вовсе не предохраняло нас от дождя, зноя и холода. В нем не было даже никакого колодца, и мы ни разу не могли достать себе за деньги сносного питья, а принуждены были утолять жажду соленой водой; вина же в Константинополе невозможно пить, ибо в него обыкновенно примешивают гипс и смолу. Мы не получили ни подушек, ни сена, ни соломы; твердый мрамор служил нам постелью, камень изголовьем. С нами обращались, как с пленными, чрезвычайно сурово и не допускали нас ни до каких сношений с посторонними. Притом человек, который снабжал нас ежедневными потребностями, был такой жестокосердый и такой ненавистный обманщик, что в четырехмесячное пребывание наше в Константинополе не проходило ни одного дня без того, чтобы он не заставил нас тяжело вздыхать и проливать слезы»
[92]. Это было гостеприимство для большого посланника. Положим, что такой неприязненный прием был изготовлен и по политическим или дипломатическим целям, но, во всяком случае, он уже дает ясное понятие, как греки могли обращаться с простыми скифами-варварами.
